— На витрине? — уточнил Морис.
— Да нет! В самом магазине!
— А кто такой мсье Мартен?
— Ну как кто? Габриэль Мартен, которого мы видели у Терри!
Ковбой в красном «Ягуаре»! — И, поймав подозрительный взгляд Мориса, сочла
нужным сделать реабилитирующую сноску:
— Жених вашей кузины Амели.
— Что вы говорите?! — изумился Морис, мигом забыв о
подозрительности. — Maman была права, уверяя, что я мог с этим человеком
столкнуться буквально по пути на работу. В самом деле, как любит говорить моя
жена, Париж — всего лишь большая деревня. То-то мне показалось знакомым его
лицо, хотя точно знаю, что никогда не был в его магазине. Меня совершенно не
интересуют восточные древности, я предпочитаю французские.
— Но у Габриэля в магазине можно найти интересные мемуары, —
решила Алена щегольнуть познаниями. И, похоже, напрасно, потому что Морис снова
напрягся:
— А откуда вы это знаете? Вы заходили в магазин?
— Моей ноги там не было! — уверила Алена с ненужной
горячностью (хотя, какой криминал — зайти в магазин, она не понимала). — Мне
сказал об этом Антуан.
— А кто такой Антуан?
— Ну, я не знаю его фамилию, но у него тоже антикварный
магазин неподалеку. Антуан продает картины, гравюры, рисунки…
— А, знаю! — воскликнул Морис. — С Антуаном я знаком, его
фамилия Дюбуа. У него хороший магазин. Есть там парочка картин, от которых и я
не отказался бы… А Габриэль — большой хитрец! Я пытался его разговорить насчет
его профессии, узнать род его занятий, но он только отшутился, уверяя, что мы
еще непременно встретимся. Странный человек, из тех, которые, как говорит моя
жена, любят наводить тень на плетень, dinger l`ombre sur I`enceinte tressee!
В другое время Алена, конечно, не оставила бы без внимания
этот I`enceinte tressee — плетеный забор, на который кто-то там любит наводить
тень, но сейчас ей было не до лингвистических приколов.
Морис совершенно прав! Габриэль любит наводить тень на этот
самый плетень. Почему не сказал Морису, где работает? Но интереснее другое. По
словам Мориса, на вилле по соседству с Терри был убит богатый араб. Тогда
почему Габриэль сказал, что убитый какой-то бродяга? Уж наверное, ее хозяин
вряд ли был похож на бродягу! Правда, тело несчастного покрывало дешевое синее
одеяло… Больше-то Алена ничего не успела разглядеть — ни одежды, ни обуви
убитого. Возможно, конечно, Габриэль именно из-за одеяла решил так
пренебрежительно аттестовать покойного, но ведь он сказал, что заглянул ему в
лицо!
Зачем врал?
И снова страх нахлынул… «Боисся, боисся, боис-ся», — как
бормотала тогда Лизонька…
— Ну и как вам все это нравится? — послышался голос Мориса.
Что ответить? Что ей все это вовсе не нравится? Что она в
ужасе от всего этого? Но не покажется ли такой ее ответ подозрительным? Если
Алена не замешана в истории с убийством ни сном ни духом, с чего бы ей так
сильно волноваться? Сказать, что ей совершенно безразлично? Но не покажутся ли
ее слова Морису подозрительными? Ведь нормальному человеку не может быть
безразлично убийство!
— Я.., честно говоря, я не вижу тут ничего.., никакого
смысла… Я не знаю, что сказать… — залепетала она бессвязно. И подскочила на
стуле, когда Морис вдруг со звоном поставил чашку на блюдце и разразился
аплодисментами.
— Браво! — воскликнул он экспансивно. — Вы очень точно
выразили творческое кредо этого художника! Он ищет смысл именно в кажущейся
бессмыслице!
Что.., что она выразила? Кредо?!
Алена не без испуга воззрилась на мужа своей приятельницы,
опасаясь, не съехала ли у него в одночасье крыша. Однако выглядел Морис
совершенно здоровым человеком. Сидел, кушал тост с вареньем из мирабели и
внимательно смотрел на Аленины руки.
Они у нее что, в крови, как у леди Макбет?!
Алена опустила глаза — и обнаружила, что смотрит Морис вовсе
не на ее руки, а на то, что она в них держит. А держала она один из
многочисленных каталогов, доселе разбросанных по столу… Алена уставилась на
мельтешение цветных пятен на обложке и на название, которое она тут же перевела
для себя так: «Новейший абстракционизм в поисках смысла».
Алена и не заметила, как вцепилась в этот каталог: наверное,
чтобы занять руки, которые иначе начали бы слишком подозрительно трястись.
— Не спрашиваю, как вы относитесь к авангардизму, потому что
нормальный человек не может к нему относиться никак, просто никак, — с прежней
экспансивностью проговорил Морис. — Однако Монт-Орбейль, репродукция которого
помещена на обложке этого каталога, один из немногих, в бессмысленном
пуантилизме которого прослеживается хоть какая-то логика, хочет он того или
нет. Даже я, при всей моей суровой приверженности к классике вообще и к
французской классике XVIII века в частности, был бы рад, если бы эта картина
украсила мой дом. Кстати, она продается в магазине Антуана Дюбуа. Но
Монт-Орбейль — один из самых дорогих авангардистов, его работы мне просто не по
карману. Впрочем, я думаю, они так высоко ценятся не столько за неистовый авангардизм
и поразительное чувство цвета, а именно за то, что (может быть, и не желая
этого!) призывают нас верить: в жизни очень мало голых случайностей, и во всем,
даже в кажущейся полной абсурдности, сокрыт смысл, пусть и не постигаемый нами,
как любит выражаться моя жена, сполпинка. — Последнее слово Морис произнес
по-русски, а потом на всякий случай перевел на французский и продолжил:
— И это внушает надежду хоть на какую-то справедливость, с
которой когда-нибудь подойдет к твоим поступкам и деяниям Провидение.
Алена задумчиво посмотрела на Марининого мужа, молодого и
красивого француза, который всегда казался ей несколько переигрывающим в своем
чрезмерно серьезном отношении к жизни. «Но ведь не все такие пофигисты, как ты,
моя дорогая!» — вмешался в ее размышления внутренний голос.
Так, значит, во всем сокрыт смысл, даже в полной
абсурдности?
Ну да, Алена готова была согласиться с Морисом — в силу
своей профессии. Все-таки детектив — это искусство столько же строгой логики,
сколь и тщательно организованных совпадений. Ведь даже самая интересная книга
поначалу кажется бессмыслицей, интригующей читателя или даже раздражающей его —
лишь ради самой интриги. Прежде чем проникнешь в замысел писателя, иной раз
покажется, что он и сам не знает, чего хочет.., пишет абы что, может, даже
наугад, а то и тасует страницы в беспорядке, лишь бы заинтриговать читателя!
Тасует страницы в беспорядке…
Смысл в бессмыслице…
