— Поцеловать забыла!
Поцеловались, и наконец-то Алена закрыла за собой дверь
детской, точно зная, что Лизонька уснула еще прежде, чем голова ее коснулась
подушки. Щека еще была влажной от пылкого Лизонькиного поцелуя, и Алена,
рассеянно улыбаясь, подумала о том, что дети — это, конечно, чудо… Особенно
чужие дети, бурное общение с которыми приносит только радость и скоро
заканчивается.
«Нет, я не создан для блаженства, ему чужда душа моя…» —
уныло подумала Алена про себя. Она — одиночка, мизантропка и эгоистка… Хотя
весь прошлый год, пока длился ее бурный, феерический роман с тем, о ком она
дала зарок больше никогда, никогда не вспоминать, бродили, бродили-таки в ее
голове мысли о том, что если бы каким-то чудом она, дама постбальзаковского
возраста, детей никогда не имевшая и иметь их не слишком-то желавшая, вдруг,
как принято выражаться, залетела.., она ведь, пожалуй, родила бы, родила этого
ребенка — себе на радость, на последнюю радость в жизни… А что, родился бы
такой же черноокий, черноволосый, с такими же голубиными веками, насмешливыми
губами, таким же белым лбом.., родился бы такой же сердцеед-вегетарианец, как
Игорь…
Алена вдруг захохотала и уронила персик. Оказывается, она
уже стояла на кухне и слегка перекусывала. Смейся, паяц, над разбитой
любовью.., смейся и ешь!
Нет, после семи — ни-ни, никакой еды! А уже десятый час. Иди
лучше возьмись за книжку.
Она устроилась в гостиной в раритетном кресле (муж Марины,
Морис, был помешан на антиквариате и, по мере своих доходов, помешательство
свое культивировал, отчего Алене, когда она приезжала в их с Мариной квартиру,
казалось, будто она живет в этаком маленьком «ручном» музее), зажгла лампу
рядом, включила "Radio «Nostalgie», которое обожала, и углубилась наконец
в чтение.
И немедленно оказалось, что углубиться довольно
затруднительно. Прежде всего потому, что в книге не хватало некоторых страниц,
другие были оборваны, но самое главное — она была очень странно сброшюрована:
вразброс. То и дело приходилось отрываться от чтения и искать продолжение
эпизода, лихорадочно листая книгу. Алена в конце концов просто впала в
исступление от этой бестолковщины и сочла, что чтение этой книжки похоже (а
она, entre nous, то есть между нами, была особа сексуально озабоченная) на
беспрестанно прерываемый половой акт с любимым человеком. Вот чего она всегда
терпеть не могла, так это промедления в столь священном деле! Кроме того, она
всегда отличалась решительным характером.
Если бы это была ее собственная книга, Алена немедленно
оторвала бы от нее переплет и разняла страницы, а потом сложила бы их так, как
того требовала логика повествования. У нее просто руки чесались от желания
немедленно дать выход своей решительности, и только сознание того, что после
такой выходки двери Тургеневской библиотеки (святилища мудрости, а главное,
сада, в котором она еще сорвет целый букет новых идей для новых романов!)
закрылись бы для нее навсегда, остановило Алену.
Но что же делать? Что делать? Книжку-то сдавать уже завтра.
И ее еще надо переписать…
Переписать? Господи, писательница несчастная! Все б ты
писала да переписывала! Ты даже романы свои давно уже не черкаешь перышком и
чернилами, а выстукиваешь на компьютере, так подойди конструктивно к решению
проблемы. Надо переснять книгу на ксероксе! Тогда страницы можно будет сложить
так, как следует. И ничего не придется переписывать!
* * *
— Марина, вы не знаете, где здесь можно найти ксерокс? — с
утра пораньше спросила Алена.
— Да буквально в двух шагах, на Фобур-Монмартре. Знаете,
около еврейской булочной «Zazou» есть магазинчик сувениров карнавальных
принадлежностей? Ну, там всякие маски в витрине, забавненькие такие
штучки-дрючки вроде… — Марина сморщила нос.
— Вроде шоколадок в виде сушеных какашек? — сморщила нос и
Алена. — И дамских сигар в виде мужских.., этих самых?
— Ну да, всякому по потребностям, — хихикнула Марина. — А вы
бы что выбрали — шоколад или сигару?
— Да уж всяко не какашки! — серьезно сказала Алена. — А вы?
— И я! Ну вот, короче, в этом магазине продаются газеты,
журналы, всякая писчебумажная продукция, а еще там стоит ксерокс. Страница А-4
стоит 15 евро-сантимов.
— Это сколько же будет? — начала прикидывать Алена, которая,
как и все русские во Франции, уже изрядно" поднаторела моментально
пересчитывать евро на рубли, а рубли на евро. — Ого, примерно пять рублей!
Дороговато! А с другой стороны, зарплаты тут у вас побольше, чем там у нас, так
что выходит почти даром.
— Это точно, — согласилась Марина. — Кстати, там
самообслуживание, в том магазинчике. Продавец вечно занят, так что вы просто
приходите, просто кладете книжку в ксерокс и нажимаете кнопочку. Понятно? Вы
когда пойдете?
— Да прямо сейчас, — пожала плечами Алена. — Я быстренько, а
потом мы с Лизочком пойдем на карусель, как и собирались.
— Да, кстати! — сказала Марина. — Морис взял билеты на вечер
в воскресенье, так что мы едем, не забудьте!
— Едете? Куда? — удивилась Алена.
— Я сказала — едем! — с нажимом повторила Марина. — Мы все
вместе едем в Тур. Морис, я, Лизочек и вы. Сильви приглашала нас всех!
Алена схватилась за голову. Память у нее, конечно, была
отвратительная, из тех, о которых говорят, что она девичья. Алена была способна
забыть обо всем на свете, она сплошь и рядом забывала даже имена персонажей
своих детективов, поэтому часто случалось, что в начале романа какую-нибудь
храбрую героиню звали, к примеру, Валентина, а в конце она уже превращалась в
Антонину… Поэтому нет ничего удивительного в том, что она совершенно забыла о
Туре!
Морис, муж Марины, родом из Тура. Там живут его матушка
Сильви и вся, говоря по-русски, родня, а выражаясь по-французски — toute la
famille, все семейство. И вот в понедельник 15 августа, на день Успения
Богородицы (во Франции это выходной день), семейство собирается на какую-то
свою ежегодную тусовку. Так у них принято, у родственников Мориса, —
встречаться раз в год в чьем-нибудь загородном доме в окрестностях Тура. Все
они богатые господа, и устроить фуршет для полусотни гостей — им просто делать
нечего.
— Марина, да мне как-то неловко… Ну, у вас там все свои, а
я…
— Не загружайтесь, Алена. Всегда кто-нибудь из этих своих
привозит с собой и чужих — приятелей, подруг, гостей, которых неудобно оставить
одних.
