– Да я тебя сейчас головой в парашу суну!.. – Генерал, брызгая слюной, схватил майора и потащил к грязному унитазу.
Самое странное, что Кожевников даже не упирался, не защищался и не пытался что-либо сказать в свое оправдание. Лишь, словно тибетский лама, мантру повторял:
– Виноват, товарищ генерал, виноват… исправлюсь…
– Горбатого могила исправит!
Возможно, Кулешов и сунул бы своего порученца головой в тюремный унитаз. Но тут затрещали нитки. Генерал тупо посмотрел на оказавшийся в его ладони оторванный погон майора. Он разжал пальцы.
– Твою мать, – произнес генерал. – Этого еще не хватало.
Кожевников трясущейся рукой подхватил погон с бетонного пола и сунул себе за пазуху. Майор ожидал новой вспышки гнева и втягивал голову в плечи. Но генерал обмяк, тяжело опустился на «танцпол» и отстраненно произнес, будто обращался к кому-то, кто находился от него далеко-далеко:
– А я же собирался Петушку своему проститутку привести, чтобы показала, как у нее там, где и что, научила бы уму-разуму… а жена-дура заладила – пусть еще подрастет, через годик и привезешь… вот и имеем, что имеем… надо было на своем настоять… – Генерал прикрыл лицо мертвого Руслана простыней, а затем поднял голову: – Значит так, майор. Вляпались мы с тобой по самые помидоры. Чтобы через час всех этих кавказцев несовершеннолетних на волю выпустили, к родителям по домам развезли. Протоколы о задержаниях уничтожить. Мне джихад в городе ни к чему. И тебе тоже.
– Так мы никаких протоколов и не составляли. Выпустим и развезем, – с готовностью проговорил Кожевников, поняв, что самое страшное для него позади.
Где-то в соседней камере спустили воду, и параша отозвалась бульканьем.
– Про Руслана кто-нибудь знает? Или только охрана? – спросил Кулешов.
– К сожалению, накладка получилась. – Лицо майора из белого стало серым. – Вертухай, как камеру открыл, ему показалось, вроде жив еще Руслан. А может, и не показалось. Врача у нас здесь нет, только фельдшер. Вот он испугался, «Скорую помощь» и вызвал.
– Вот же черт, – огорчился генерал. – Врач хоть русский был?
Кожевников расстегнул папку, зашелестел бумагами.
– В заключении о смерти не слишком разборчиво написано… ага… вот личная печать врача… Халимулин вроде бы… или Хадимулин…
– Какая теперь на хрен разница, – махнул рукой генерал. – С русским мы бы еще договорились. А этот своим «мусликам» растрендит, если уже не растрендел. Думай, майор, думай, что с ним делать будем.
– Заключение о смерти выбросить можно. Прямо сейчас в парашу и спустим. А лепилу прессанем, чтобы не вякал. Они все в больнице «Скорой помощи» взятки берут. Тело куда-нибудь на окраину отвезем и выбросим. Ну, типа отпустили мы его из распределителя на рассвете живого, здорового, а он шел, споткнулся и головой о бордюр стукнулся. Вот и перекинулся. Не первый раз так делаем.
– Ты или дурак полный, или прикидываешься, майор! В твою сказку только прокурорские и поверят. А ты ее диким горцам попробуй рассказать… Ладно, разруливай, как умеешь. Креатива от тебя не дождешься. Да и я придумать ничего не могу. К Жадобе поеду. Надо, чтобы он своих абреков попридержал. – Генерал поднялся и, сгорбившись, вышел из камеры.
Гулко захлопнулась стальная дверь. Кожевникову даже показалось, что он слышит, как щелкает засов. Бросился к выходу, толкнул, но дверь оказалась открыта.
…Генеральская машина мчалась по загородному шоссе. Кулешов неуютно чувствовал себя даже за тонированными стеклами. Он сидел на заднем сиденье, нахохлившись, и нервно грыз ногти.
Еще совсем недавно генерал чувствовал себя всемогущим. Знал, что практически любое преступление сойдет ему с рук. Ну, конечно, если не трогать тех, кто находится выше его в вертикали власти. С ними нельзя ссориться. Казалось бы, не нарушай заведенный порядок, исправно давай откаты, делись добытым – и все будет хорошо. Но вот система дала сбой, причем из-за чего? Из-за каких-то школьных проделок сынка, воспитывать которого просто не оставалось времени…
Впервые после службы в армии генерал почувствовал, что живет неправильно. Нет, он не раскаивался из-за погубленных жизней и поломанных судеб, его не мучила совесть из-за того, что торговал людьми, как рабами, что практически стал таким же бандитом, как и Жадоба. Просто спокойное течение жизни внезапно превратилось в бурный поток, и его понесло в неизвестность.
– Ничего, прорвемся, – успокаивал себя генерал, унимая дрожь в руках.
Впереди его машины мчался автомобиль сопровождения. Жизнерадостно полыхали сине-красным мигалки, то и дело из громкоговорителя, установленного на крыше, раздавались команды:
– Принять вправо!.. Стоять!.. Пропустить!.. Прижаться к обочине!..
Все другие участники дорожного движения послушно «принимали», «стояли», «пропускали» и «прижимались». И это понемногу вселяло в Кулешова уверенность, что он по-прежнему твердо держит власть в руках, способен управлять течением жизни.
До станицы, возле которой Жадоба отгрохал свой особняк-имение, оставалось уже недалеко. Разговор, конечно, предстоял непростой. Но генерал не сомневался, он и на этот раз найдет с главарем банды общий язык. В конце концов, их официальный бизнес уже сросся так, что не расцепить. А деньги, они любую проблему решат. Да и бунт выходцев с Кавказа можно повернуть себе на пользу – ослабить их влияние в городе.
И тут краем глаза генерал заметил, как из лесополосы на шоссе вылетел серый внедорожник. Из динамика на машине сопровождения прозвучало предупреждение:
– Стой! Ослеп? Пропустить колонну!
Но водитель внедорожника и не собирался останавливаться. Когда кортеж поравнялся с ним, он только прибавил газу. Над опущенным стеклом показался ствол автомата. Хасан держал его в вытянутой правой руке, левой рулил.
Прогремела очередь. Посыпалось тонированное стекло. Кулешов вовремя успел упасть на пол машины – уткнулся лицом в засыпанный песком коврик.
Водитель генерала, матерясь, вдавил тормоз. Автомобиль завертело волчком, передние колеса соскользнули с откоса, и машина, нырнув в кювет, замерла. Это на время и спасло Кулешову жизнь. Выпущенный Хасаном из подствольного гранатомета заряд разминулся с целью, громыхнул уже в поле.
Вырвавшаяся вперед машина сопровождения, сверкая мигалками и завывая сиреной, резко развернулась посреди дороги и помчалась на подмогу к Кулешову.
Хасан сдал назад, распахнул дверцу и разрядил остатки рожка прямо в торчащий над бровкой багажник генеральской машины. Брызнула эмаль краски, из пробоин полился бензин. Водитель Кулешова выстрелил, высунувшись из дверки. Кавказец схватился за простреленное плечо, но оружие из рук не выпустил.
Машина сопровождения остановилась. Прячась за ней, милиционеры открыли стрельбу. Разлетелись фары внедорожника. Лобовое стекло покрылось густой сеткой трещин. Хасан еще раз выстрелил из гранатомета. Заряд угодил в капот милицейской машины. Полыхнуло пламя. Мигалки вместе с динамиком сорвало с крыши и отбросило на асфальт.
