– Твои слова да богу в уши, – не к месту помянул всевышнего Комар.
Уголовники, особо не таясь, зашагали по дороге.
– Так, – спохватился Граеров, – мобильник никто с собой не прихватил?
– Как можно? – отозвался Пепс. – Все сделали, как ты говорил. Я же не лох какой-нибудь, по включенной мобиле потом менты нас вмиг высчитали бы. Мы с Комаром трубки наши оставили на своей половине дома, который у бабки снимаем в частном секторе. Включенные на столе лежат. Если что, дома мы были. Еще перед закатом во дворе специально для соседей небольшую ссору устроили, будто бы пьяные мы, чего-то не поделили. Ну и в дом пошли. Телевизор до сих пор из-за занавесок мигает, вроде мы его смотрим. Ты не думай, Юр, мы серьезно подготовились.
– Посмотрим.
Уголовники, оказавшись на территории поселка, действовали уже осторожней – старались не топать, переговаривались только шепотом. Они осторожно перебрались через стрелу поваленного экскаватора и вскоре оказались возле участка, принадлежавшего ветерану Новицкому.
– Электричества у них нет, отключили, – тихо подсказал Пепс. – У него лампа керосиновая. Так ее сразу после полночи и выключили – экономят. Бабка с ним в доме живет. Дрыхнут, наверное.
Граеров прислушался.
– Дед-то старый, храпеть должен.
– Вот этого я не знаю. Он мужик крепкий, один сорокалитровый бидон легко поднимает. Может, и не храпит.
– Значит, так, братва, действуем по плану, – зашептал Юра Граеров, передергивая затвор автомата. – Дело-то несложное. На вас старик со старухой, а я пойду стекла в пустых домах разнесу, чтобы уж никто сюда точно не вернулся. Вот такая вот диспозиция.
Анна Васильевна Протасеня, хоть и жила в доме у Федора Новицкого не первый день, но все никак не могла прижиться на новом месте. Особенно это чувствовалось по ночам, когда просыпалась, открывала глаза и видела над собой незнакомый потолок. А ведь так хотелось проснуться в собственном доме, который вместе с мужем-покойником строила. Вроде бы и не упрекал ее хозяин, хоть и ладили они с Федором Юрьевичем, уже понимая друг друга с полуслова, но чужой дом все равно чужой, что там ни говори. Люди старые, у каждого свои привычки.
Проснулась пенсионерка Протасеня и этой ночью тоже внезапно. Но тут же поняла, что произошло это не само собой, а ее разбудили звуки, доносившиеся с улицы. Совсем неподалеку раздался звон стекла. Затем еще и еще.
– Вот вандалы, грабить брошенные дачи пришли! Да если бы просто грабить, а то стекла бить надумали. Пойду Юрьевича разбужу, уж он-то им покажет.
Было удивительно, но старуха не чувствовала себя испуганной – такова была ее вера во всесильного ветерана, который справится с любой напастью, любому врагу даст отпор. И откуда только взялась у пенсионерки эта уверенность?
Но не успела Анна Васильевна подняться с дивана, на котором коротала ночь, как прямо на участке хлопнул выстрел. На этот раз разлетелось стекло в ее комнате. Осколки со звоном посыпались на пол. Ворвавшийся ветер закачал выцветшие ситцевые занавески. А Анна Васильевна замерла, глядя на расколотую доску потолка. Сомнений не оставалось – пуля вошла в нее. Пропитанная олифой вагонка ощерилась острыми щепками. Еще один выстрел прозвучал с участка. Посыпалось стекло на веранде. А затем послышался грубый мужской крик:
– А ну, на выход, если жить хотите!
Протасеня часто закрестилась, осторожно сползла с дивана на пол и, прижав к себе подушку, попыталась молиться. Но от испуга слова молитвы путались, забывались, и потому пенсионерка твердила и твердила лишь одно:
– Отче наш, еси на небесех…
Продолжение молитвы так и не пришло в голову. Но зато Анна Васильевна услышала у себя над головой осторожные шаги Новицкого, который обитал на мансарде, благородно уступив бездомной соседке первый этаж.
– Юрьевич, – завопила она так громко, что у самой заложило в ушах. – Воры, бандиты, спасай, родимый!
Раздухарившийся Пепс стоял возле сарая и картинно целился из пистолета в окно мансарды.
– Давно в руках не держал. После того как на вольняшку откинулся, первый раз, – азартно проговорил он.
– Чего патроны тратишь? Мог бы и кирпичом в стекло засандалить, – сказал более осторожный Комар, прятавшийся за углом с тяжелой канистрой, в которой плескался бензин.
– А чего экономить? – криво ухмыльнулся разбитыми губами Пепс и нажал спусковой крючок.
Стекло на мансарде разлетелось вдребезги.
– А ну на выход, а то дом спалим, – прокричал Комар. – Ни хрена тебе твой Юрьевич не поможет.
Бандиты переглянулись и прислушались. В доме слышалось какое-то движение.
– Что они там, мебель перетаскивают? – удивился Пепс. – Нашли время.
– Сейчас дверь откроют. Просто усрались от испуга, – хихикнул Комар.
И тут произошло то, чего бандиты никак не ожидали – распахнулось уцелевшее слуховое окно, и из него трассерами полыхнула автоматная очередь. Пули ложились пунктиром, вспарывая землю. Пепс не успел вовремя отскочить и взвизгнул, почувствовав, как ему прострелило ступню. От второй очереди его успел уберечь Комар – схватив подельника за воротник, он затащил его за сарай.
– Б… он мне ногу прострелил! Автомат, откуда у него автомат?!
Пепс ощупывал рукой ботинок, простреленный насквозь. Из дырки густо сочилась кровь.
– Там, в машине, аптечка, перевязать надо, – ныл Пепс.
Из слухового окна еще раз грохотнула очередь, и послышался крик ветерана:
– Убирайтесь на х… пока целы, а то положу всех.
– Мы уже по ноль-два позвонили, – визгливо выкрикнула старуха. – Сейчас приедут.
Почему-то именно этот крик и вразумил Пепса.
– Брешет падла старая. Ни хрена они не вызвали, у них мобильников нет. Да и ментов теперь не по ноль-два, а по сто-два вызывают. – Бросив заниматься ногой, он вновь схватил пистолет и дважды выстрелил.
– У тебя хоть обойма запасная есть? – рассудительно напомнил Комар.
– А ведь нет, – ужаснулся Пепс. – А у него автомат!..
– И патроны он не экономит, – напомнил Комар.
Пепс, изменившись в лице, надрывно закричал:
– Юра! Граер! Давай сюда. А не то этот гад всех нас положит.
Граеров тем временем уже и сам без подсказки пробирался огородами к участку Новицкого, при этом про себя последними словами клял Пепса – какого хрена тот, надрываясь, кричит его имя и погоняло?
– Давай, все тут собирайся, фашисты, – предложил засевший на мансарде ветеран. – Вот тогда всех и положу. Так что, бобики, готовьте себе гробики.
Пепс, морщась от боли, с надеждой смотрел на Комара. Ведь Граеров пока не давал о себе знать – ни голосом, ни выстрелами.
– Что за бобики? – проговорил он, родившийся в конце шестидесятых, а потому и не знавший партизанской поговорки, обращенной к полицаям. Ведь именно прислужников оккупантов презрительно называли бобиками.
