– Ты, скотина, ублюдок! – кричал старлей, и мыски его тяжелых берцев то и дело вонзались в тело рядового.
– Вы чего, товарищ старший лейтенант? Что случилось? – Пашка немного пришел в себя и захлопал глазами.
– Урод, что ты натворил? – Митягин поднял рядового за воротник и ударил в лицо – из разбитых губ и носа хлынула кровь.
– Товарищ… – проговорил Пирогов и замолк, глядя, как густая кровь капает на грудь.
– Встать, смотреть!
Пашка с трудом поднялся, стоял, пьяно пошатываясь, хотя боль уже немного протрезвила его. Схватив его за плечи, старлей толкнул Пашку к убитому парню.
– Твою мать, – только и проговорил Пирогов, ничего не понимая. – Как же это? Что с ним?
– Труп видишь?
Вид мертвого товарища заставил Пирогова почти мгновенно протрезветь.
– Как же это?
– Как-как? Очень просто, урод, – зло процедил сквозь зубы старлей. – Совсем тебе мозги отшибло. Ты же его и раздавил.
Пашка испуганно смотрел то на старлея, то на мертвого приятеля. Разбитые губы дрожали, в глазах появились слезы.
– Не помню… Да не было этого! Вы что? Вы же сами за руль сели, машину вели…
– А ты припомни, псих. Я думал, ты напился и спишь. У леска притормозил, отлить вышел. А ты прыгнул за руль и дал по газам. Только тут тебя и догнал.
– Неужели? – Пашка провел по лицу ладонью, размазывая кровь, наморщил лоб.
Он помнил, как пил водку, как потом заснул, как пришел в себя от ударов. Ему стало плохо. Он согнулся пополам. Парня вырвало на траву. Откашлявшись, отплевавшись, он сел и обхватил голову руками.
– Говорил же мне Ромка, – невнятно шептал он, – а я не послушал. И что теперь со мной будет?
Митягин выдержал паузу, дожидаясь, пока Пирогов окончательно впадет в отчаяние, поймет, что перечеркнул все свои надежды на будущее.
– Товарищ старший лейтенант, как же так? Я же не хотел. Я не помню…
Митягин сплюнул и, сменив тон на доверительный, проговорил:
– Ты же, гад, и меня подставил.
– Теперь доложить надо о случившемся, ведь так? Позвоните капитану. Только сам я говорить не смогу, – дрожащим голосом попросил Пашка, глядя на мобильник, который сжимал в руках старлей, и хлюпнул окровавленным носом. – Лучше застрелюсь.
– Об этом и думать забудь. А позвонить не получится.
– Почему?
Митягин опустил телефон в карман и выругался:
– Беда никогда одна не ходит, боец. Батарея села. Значит, так. Оставляем все тут, как есть, ничего не трогаем. Только автомат свой забери, чтоб еще одной беды не случилось, и пошли пешком.
Пашка, как лунатик, подошел к «КамАЗу», закинул на плечо автомат. Старлей, когда рядовой повернулся к нему спиной, прихватил из кабины моток толстой бельевой веревки и окликнул бредущего по проселку Пашку:
– Ты куда, боец? Через лес-то ближе будет.
Пирогов уже плохо соображал. А властный голос старлея заставлял его беспрекословно повиноваться. Он послушно свернул к лесу и, спотыкаясь, побрел впереди Митягина…
Сержант Роман Четвергов неторопливо шел вдоль колючки, огораживавшей территорию полигона. Тропы, которыми местные пробирались сюда, он знал хорошо. Уже смеркалось. Сержант убедился, что подновленный щит с предупреждением для гражданских, что впереди опасная зона и проход туда запрещен, на месте, и зашагал дальше.
Роман вышел из лесу и удивленно посмотрел на открытые настежь ворота, на криво стоявший с распахнутыми дверцами тентованный «КамАЗ». Тут же в душе возродилось тревожное чувство. Сержант заспешил к машине и замер, уткнувшись взглядом в мертвое тело парня из второго взвода, – и сразу понял, что помочь ему уже невозможно. Картина вырисовывалась четкая и однозначная: грузовик сбил и переехал солдата.
– Пашка, ты, что ли? – вырвалось из груди Четвергова, и он бросился к машине.
В кабине никого. На полу пустой стакан и выпитая бутылка. Еще пять полных бутылок водки виднелись за сиденьем.
– Что же ты натворил? – тихо проговорил сержант и поискал взглядом оружие Пирогова. – Значит, с автоматом ушел…
Додумать картину не составляло труда. Пьяный Пашка, осознав, что натворил спьяну, убежал, прихватив с собой оружие. Зная характер парня, его друг по детскому дому в мыслях уже видел Пирогова, который сидит где-нибудь в лесу на пеньке, приставив ствол автомата к подбородку, и все никак не может решиться нажать на спусковой крючок.
Четвергов побежал к лесу. Ему не хотелось думать сейчас о том, что Пашку будут судить. Главное было найти его сейчас, остановить, не дать лишить себя жизни.
– Пашка! Пашка! – кричал сержант, озираясь среди деревьев. – Постоял, прислушавшись. – Пашка! – еще раз крикнул он.
На этот раз издалека донеслось невнятное:
– У-у-у!
– Пашка, это я, Роман. Где ты?
И вновь раздалось что-то невнятное: то ли стон, то ли плач. На этот раз Четвергов уже определил направление, откуда доносится звук.
– Я иду, подожди! – воскликнул он и побежал сквозь лес, не обращая внимания на ветви, хлеставшие его по лицу, перепрыгивал через поваленные деревья, проламывался сквозь кустарник. – Пашка, это я!
Сержант выбежал на поляну и на мгновение замер. На толстом суку старого дерева чуть заметно покачивался Пашка. Петля из толстой бельевой веревки глубоко вошла в его шею. Первой мыслью, мелькнувшей у Ромки, почему-то было:
«А автомат куда он подевал?»
Надеясь, что еще не все потеряно, Четвергов подбежал к повешенному, одной рукой обхватил его за ноги, приподнял, а второй выхватил штык-нож, но не смог дотянуться до высокой петли.
– Пашка! Пашка, что же ты наделал?!
И тут Четвергов услышал, как у него за спиной лязгнул передергиваемый затвор автомата.
– Оставь все как есть, сержант, и отойди в сторону, – спокойно прозвучал незнакомый Роману голос. – Ему уже не поможешь.
Четвергов отступил на шаг, повернулся, но даже не успел толком рассмотреть того, кто окликнул его. Громыхнула автоматная очередь. Пули прошили грудь сержанта. Роман, взмахнув руками, рухнул на траву. Последнее, что он увидел, – это был покачивающийся в петле его лучший друг…
Глава 12
Особист подполковник Островец хорошо запомнил последний разговор с генералом Васьковым. Менять место службы на какую-нибудь дыру за Полярным кругом ему не хотелось. А потому первым делом о своем открытии он сообщил генералам. Рубинов ехать наотрез отказался. А вот Васькову пришлось…
В верхушках деревьев завывал ветер. Над полигоном расстилалось ночное небо. На поляне в мрачном ночном лесу стояли четверо: особист, его помощник лейтенант, генерал Васьков и подполковник Слижевский, которого вместо себя послал генерал-лейтенант Рубинов.
