– Добрый вечер, Эдуард Яковлевич, – добродушно начал банкир,
– как у вас с подпиской на второе полугодие? Прошла нормально?
– Вашими молитвами, дорогой Аркадий Леонидович, – обрадовался
главный редактор, – спасибо вам за вашу помощь. Но и подписка прошла нормально.
Тьфу, тьфу, не сглазить...
– Значит, все нормально. Надеюсь, вы и дальше будете
публиковать острые материалы, которые вызывают живой интерес у читателей.
– Конечно, – осторожно согласился главный редактор, уже
сообразивший, что Тальковский просто так не станет звонить. Обычно, если ему
что-нибудь бывало нужно, он вызывал главного редактора к себе, но сегодня
почему-то решил позвонить по телефону.
– Ко мне приезжали несколько друзей из наших бывших
республик, – заметил банкир, – и все очень недовольны. Жалуются на
принудительную регистрацию в столице. До каких пор московская мэрия будет так
своевольничать?! И муниципальная милиция ведет себя чрезвычайно грубо. Иногда,
говорят, даже задерживают ни в чем не повинных людей. Многие мои друзья
считают, что это грубейшее нарушение прав человека. Кажется, Верховный суд
отменил регистрацию в столице?
– Не совсем так. Но судьи считают, что регистрация не вполне
отвечает нормам действующего законодательства.
– Ну вот видите. Поэтому очень важно, чтобы эти вопросы
находили отражение на страницах вашей газеты. Нужно защищать права человека,
независимо от национальной принадлежности приехавшего к нам человека. Разве вы
со мной не согласны, Эдуард Яковлевич?
Банкир говорил правильные, верные слова. Для такого
разговора не требовался приезд главного редактора. Даже если их подслушивали и
записывали разговор, чего нельзя было исключать, то и тогда ничего
сенсационного из него извлечь бы не удалось. Тальковский ведь никого не
обвинял, он лишь предлагал газете высказаться по поводу явно недемократичных
мер, принятых в Москве. Здесь важен был подтекст. И главный редактор,
проработавший в журналистике много лет, прекрасно понял этот подтекст. Он
понял, против кого направлено недовольство банкира и против кого должны
обратить свои перья журналисты его газеты.
– Конечно, согласен, Аркадий Леонидович, – горячо поддержал
он собеседника, – это очень важная проблема, и мы обязательно проведем
специальное расследование на эту тему. Спасибо вам за ваше участие в делах
нашей газеты.
– И вам спасибо за ваше понимание наших проблем, –
пробормотал Тальковский, положив трубку.
«А вдруг все напрасно? – неожиданно подумал он. – Вдруг этот
тип все-таки пролезет в Президенты? Нет. Я этого не допущу. Ему придется
преодолеть несколько эшелонов моей обороны. И в конце пути его будет ждать
нанятый Лосякиным человек с пистолетом в руках. Или у него будет винтовка?
Впрочем, какая разница. Главное, чтобы у него была твердая рука и один-единственный
патрон, который попадет точно в цель. И тогда все наши проблемы будут решены».
День десятый
Москва. Понедельник. 2 июля
В эту ночь она тоже спала плохо. С одной лишь разницей, что
когда она просыпалась, то, в отличие от прошлой ночи, почти сразу засыпала.
Похоже было, что она уже привыкла к доносившемуся из соседней комнаты дыханию
постороннего мужчины.
Вчера вечером она прошла два квартала и, убедившись, что на
улице никого нет, позвонила из телефона-автомата по номеру, который дал ей
Саид. Трубку сняли после первого же звонка.
– Алло, вас слушают, – сказал кто-то на чистом русском
языке, без акцента.
– Здравствуйте, – торопливо сказала Элла, – я звоню по
поручению Мирзы. Он просил передать вам, что Лятиф предатель, работает на обе
стороны. Вы меня поняли?
– Кто это говорит? – попытались уточнить на том конце
провода.
– Лятиф – предатель, – повторила она и сразу повесила
трубку. Затем еще раз огляделась по сторонам.
Вернувшись домой, она рассказала обо всем Саиду. Тот
похвалил ее, сказав, что она вела себя правильно. Вечером после ужина она снова
осмотрела его раны. Если глубокая рана на ноге успешно затягивалась, то рука
вызывала серьезные опасения. Края раны почернели еще больше. Стало абсолютно
очевидно, что без срочной врачебной помощи здесь не обойтись.
Ночью ей снова снились кошмары. И снова она проснулась
раньше обычного. Только на этот раз ей нужно было идти на работу. Элла
раздумывала недолго. Она позвонила своей знакомой, которая работала в их
поликлинике, и попросила оформить ей бюллетень. Та охотно согласилась. Это
раньше, при социализме, каждый понедельник перед поликлиниками выстраивались
очереди желающих получить бюллетень и остаться на законных основаниях дома. В
девяностых о бюллетенях многие забыли. Теперь господствовали суровые законы
дикого рынка. Если заболевший работал на себя, то он привыкал не обращать
внимания на простуду или другие неприятности со здоровьем до тех пор, пока
болезнь не валила его с ног. Если он работал на фирму или частное предприятие,
то прекрасно знал, как неодобрительно относится хозяин к отсутствию сотрудника
на работе, даже по вполне уважительным причинам.
Лишь после того как Элла приготовила завтрак и заставила
Саида поесть, она снова осмотрела его рану. На этот раз она откровенно
испугалась. Никаких сомнений больше не оставалось. Рана начала гноиться – и
требовалось срочное вмешательство врача. Несмотря на все уговоры Саида, она
быстро оделась и вышла из квартиры, не забыв запереть дверь на ключ.
Корейской машины внизу уже не было. Элла осмотрела свой двор
– все было спокойно, она нигде не заметила посторонних. Неужели они убрались,
радостно подумала она, выходя на улицу. Ей пришлось поймать такси, так как
ехать надо было далеко. Она направлялась в больницу, где работал родственник ее
мужа – Борис Макарович Тимакин, врач-хирург, когда-то консультировавший все
травмы в Сашиной гандбольной команде.
Тимакину было немногим больше сорока, но выглядел он гораздо
старше. Может, оттого, что носил небольшую бородку и усы, которые делали его
похожим на земского врача начала века. Может, оттого, что в молодости занимался
классической борьбой, был кряжист и широкоплеч. А может, и оттого, что много
знал, был образован и начитан. В тридцать четыре он уже был кандидатом наук. В
тридцать шесть стал лауреатом какой-то премии, какой точно – Элла не помнила. А
в сорок два Тимакин защитил докторскую диссертацию и стал заведующим отделения
в больнице.
Борис Макарович не только был близким другом их семьи, но и
приходился двоюродным братом матери Саши, а значит, был Сашиным двоюродным
дядей, хотя разница в возрасте между ними была не очень большой. Только от
полной безысходности, опасаясь за здоровье своего гостя, Элла заставила себя
решиться на этот визит.
Ей повезло. Тимакин как раз закончил операцию и, сидя у себя
в кабинете, говорил с кем-то по телефону. Увидев вошедшую Эллу, он улыбнулся,
кивнул ей, продолжая разговаривать, и показал на стул рядом с собой. Закончив
разговор, он положил трубку и обернулся к молодой женщине.
