– Все понял, – ответил «Петя», – гонорар будет обычный?
– Нет, не обычный. Считай, что я его повышаю в два раза.
Тебя устраивает такой вариант?
– Еще как. Спасибо, «дядя Женя», – иронически хмыкнул
«племянник».
Рашников убрал телефон. Во время своей первой встречи с
Лосякиным он весьма лукавил, изображая недоумение по поводу подозрений в его
причастности к двум убийствам, происшедшим в Москве.
Лосякин был убежден, что эти убийства – дело рук Рашникова.
Но даже он, изучивший послужной список и методы «ликвидатора», не знал, до
какой степени Рашников всегда продумывал свои операции, строя глубоко
эшелонированную оборону на случай внезапной неудачи. Откуда было знать Лосякину,
что из санатория Рашников вылетел в Санкт-Петербург, где у него была знакомая
женщина, с которой он действительно несколько раз встретился. Затем он
отправился в Москву, а в одной из гостиниц северной столицы по документам Игоря
Рашникова остался жить совсем другой человек. Соответствующие счета и квитанции
были оформлены на имя Рашникова. Все это при желании можно было легко
проверить, и все концы с концами сошлись бы. И никому бы не пришло в голову,
что на самом деле вместо Рашникова в гостинице проживал совсем другой человек.
Ни Лосякин, ни его сотрудники, ни их коллеги в Службе
внешней разведки даже не могли себе представить, что у Рашникова мог быть
помощник. «Ликвидаторы» всегда и везде действовали в одиночку. Это был
непреложный закон. Им даже запрещалось иметь связных в тех странах, куда они
отправлялись на задания. Но Посол, привыкший рассчитывать все до мелочей,
работая на конечный результат, прибегал к нестандартным приемам. Действуя
вопреки устоявшимся правилам, он нашел себе помощника. Они познакомились четыре
года назад, и с тех пор Рашников пользовался по мере необходимости его
услугами. Никто даже предположить не мог, что рядом с «Послом» может появиться
какой-то дилетант, которого он возьмет в ученики и сделает своей тенью.
Рашников развернул газету, купленную в киоске. На первой
странице был помещен большой портрет московского мэра. Журналист анализировал
шансы мэра на предстоящих президентских выборах. Он скрупулезно исследовал все
доводы «за» и «против» избрания. Рашников читал с интересом. Он вдруг подумал,
что журналист не учел одного фактора, который мог стать решающим в начинающейся
предвыборной кампании. Мэр мог просто не дожить до начала выборов. Рашников еще
раз взглянул на портрет и убрал газету. Судя по изрядному количеству влиятельных
врагов, которые появились у мэра, едва только началась избирательная кампания,
среди заказчиков Рашникова мог оказаться любой из них. Впрочем, самому Послу
это было совершенно безразлично. Для него было важно качественно выполнить
заказ и получить свои деньги со счета. Все остальное – из разряда лирики. Он
даже не стал рассматривать вторую фотографию в газете, где мэр был изображен со
своими детьми. Работу нужно делать спокойно и хладнокровно, любые эмоции,
переживания здесь лишние. Приговор выносили заказчики, они и отвечали за него и
перед богом, и перед людьми. А палач всего лишь инструмент, с помощью которого
реализуется их желание.
День тринадцатый
Москва. Четверг. 5 июля
Они сидели в кабинете Тимакина уже второй час. Самедов не
стал уходить. Он остался, ожидая решения Бориса Макаровича. Тот, в свою
очередь, не стал настаивать, чтобы его неприятный гость покинул больницу,
понимая, что это может сослужить дурную службу несчастной Элле. Тимакин
надеялся выиграть время и уговорить Самедова отпустить женщину, чтобы затем
найти какой-нибудь способ передать раненого в милицию. Другого шанса на
спасение Саида он не видел.
Но и Самедов понимал, что Борис Макарович тянет время,
понимал он и то, что деваться тому некуда, поэтому терпеливо ждал, когда
Тимакин решится сдать им раненого. Он успел услышать в трубке крик Эллы,
который ударил его по нервам.
– Борис Макарович, дорогой, – кричала она, – вызовите
милицию! Они преследуют Саида. Не говорите им ничего и не отдавайте им Саида.
Они вам ничего не сделают...
Отдав телефон, Тимакин закрыл лицо руками. Он просидел так
несколько минут, пытаясь сообразить, что ему делать. Надо бы попытаться
уговорить подполковника, хотя какие уговоры могут подействовать на
профессионала, имеющего конкретное задание. Неожиданно раздался еще один
звонок, и подполковник снова достал свой мобильный телефон.
– Кужелева спит, – услышал он сообщение своей сотрудницы, –
она попыталась кричать, и нам пришлось ее усыпить.
Самедов взглянул на Тимакина. К счастью, тот не мог слышать,
какому испытанию подверглась его молодая родственница.
– Сколько времени это продлится? – осторожно спросил он.
– Часа два или три.
– Хорошо. Мы постараемся закончить за это время. – Самедов
убрал телефон и обратился к доктору: – Я думаю, вы понимаете, что у нас не так
много времени.
– Вы же профессиональный офицер, – нахмурился Борис
Макарович, – как вам не стыдно? Вы ведете себя как настоящие бандиты.
– Я действительно офицер, – спокойно подтвердил Самедов, – и
именно поэтому я выполняю свой долг. Я меня есть конкретный приказ – найти и
арестовать человека, подозреваемого в измене родине, в других государственных
преступлениях. Я обязан этот приказ выполнить.
– Но вы находитесь на территории другого государства, –
попытался возразить Тимакин.
– Поэтому я и прошу вас о помощи. Если бы все это
происходило на территории моего государства, я бы лично проверил всех
находящихся в вашей больнице пациентов. Неужели вы не понимаете, что речь идет
о государственном преступнике?
– Человек не может быть назван виновным иначе как по
приговору суда, – пробормотал Борис Макарович, – как видите, я знаком с
некоторыми основополагающими нормами права.
– Он виновен, – упрямо подтвердил Самедов, – и его вина
доказана нашей прокуратурой. Против него собран достаточный обвинительный
материал.
– Тогда потребуйте его официальной выдачи. Почему вы не
вызываете милицию?
– В ваших правоохранительных органах есть много людей,
сочувствующих таким типам. Нам могут его не выдать.
– Вот видите. Вы боитесь, что ваши доказательства могут
оказаться не такими уж убедительными для нашей милиции.
– В любом государстве есть одна непреложная истина, –
возразил Самедов, – это интересы государства.
– Вот, вот, – кивнул Тимакин, чуть поморщившись, – вся ваша
беда в том, что вы верите в существование абсолютной истины. Вы полагаете, что
носителем абсолютной истины может быть ваш Президент, или ваш прокурор, ваш
министр или ваш судья. Но на самом деле в подлинно демократическом обществе ни
у кого не может быть права на абсолютную истину. Это и есть свобода, когда все
понимают, что истина может быть только относительна. И у каждого она своя. А в
тоталитарном государстве господствует идеология либо мнение сильного. Уважение
к чужой истине и к чужому мнению, даже отличному от мнения первых лиц
государства, – относится к ценностям демократии.
