Бойцы в черном, в масках типа «ночь», с полной выкладкой, уже спускались на тросах с крыши. Скользили в простенках, зависли на уровне второго этажа. Действовали осторожно, чтобы не выдать себя шорохом, общались знаками. Затем по команде Статкевича все четверо синхронно оттолкнулись ногами от стены и, качнувшись, как маятники, влетели в окна, выбив берцами стеклопакеты.
Громыхнули светошумовые гранаты. Яркие вспышки, идущие из окон, осветили улицу, как в грозу. Из выбитых рам сквозняком потянул дым гранат со слезоточивым газом. Группа СОБРа сработала профессионально и быстро. Всех, кто находился в здании, быстро обезоружили и уложили мордами в пол. Среди уложенных были и майор Петрогородцев с капитаном Волошиным. Последний вопил:
– У меня же позвоночник сломан! Поаккуратней!
– Раз сломанный, то какого хрена ты в охранном агентстве делаешь, а не в больнице лежишь? – бросил собровец, но все же ногу со спины капитана убрал.
На захват офиса ушло ровно четыре минуты. И вскоре улыбающийся Статкевич уже открывал Ларину дверь.
– Извините, – обратился Андрей к нервно вздрагивающей даме из налоговой полиции, – в другой обстановке пропустил бы вас вперед. Но лучше я пойду первым.
Больше всего новый начальник ОВД опасался, что Магомед перестрахуется – загодя вывезет из офиса всю документацию и «бухгалтерию». Но самоуверенность подвела влиятельного кавказца. Документы оказались на месте. Может, и не все. Но и из оставшегося можно было сложить достаточно полную картину «прачечной» по отмыванию денег, созданной Магомедом Рамдраковичем Ураловым.
По документам выходило, что фирма «Бастион» осуществляет охрану клиентов по всей территории России и даже за рубежом, получая за это огромные деньги. Но на поверку всплыло, что более половины этих клиентов не существует в природе. Магомед проводил свой черный нал как плату от частных лиц. Эти деньги, оказавшись на счету «Бастиона», естественно, уже приобретали статус легальных, и их смело можно было пускать в дело.
Схема простая и давно известная. Именно по ней действует большинство подобных «прачечных». Скажем, открывается в городе художественный салон – дело интеллигентное и благородное. И вот появляется в торговом зале салона художественной живописи картина. Черт ее разберет – то ли гениальное произведение искусства, то ли бездарная мазня. Потом находится некто неизвестный, который выкладывает наличными за эту самую картину шальные «бабки». Они и проходят через кассу, мгновенно сделавшись легальным баблом. А затем, сколько налоговая инспекция и полиция ни будут биться, им никак не доказать, что это всего лишь ловкий трюк по отмыванию денег.
Дальнейшая проверка выявила одно курьезное обстоятельство, которое, правда, никоим образом не могло повлиять на конечный результат. Когда Ларин читал список «клиентов» «Бастиона», то его не покидало чувство, что в него внесены все же реальные люди. Ведь обычно родители стараются дать такое имя ребенку, чтобы оно было созвучно фамилии, отчеству, легко произносилось, ласкало слух. Вряд ли сам Магомед или его подручные занимались такой вот «поэзией». Списки, как выяснилось, включали в себя реальные имена и фамилии уже скончавшихся жителей города. Их просто тупо списали с надмогильных памятников на местном кладбище.
* * *
Магомед Рамдракович по деньгам мог позволить себе отдых и на самых дорогих европейских курортах. Пару раз он съездил на средиземноморское побережье Испании, Франции. Но там ему не понравилось. В Ницце, Марселе, Барселоне Уралов всеми фибрами бандитской души ощущал себя чужеродным элементом. Его выдавало все: манера говорить, распальцовки, от которых так же трудно избавиться, как от привычки вкраплять матерные слова в речь. На него подозрительно косились, когда он совершал покупки за наличные, а один раз даже вызвали полицию, и пришлось объяснять, откуда у него в борсетке взялся тугой «пресс» зеленых хрустов.
Конечно, можно было, как многие его собратья по разуму и профессии, постараться научиться приличным манерам, умению вести себя за столом, подчеркнуто вежливому отношению с официантами и консьержами… но Магомеду подобная наука была западло, это значило прогнуться под обстоятельства, подстраиваться под тех, кто был ему неприятен. А потому последние годы он предпочитал более привычный отдых, где мог расслабиться и оставаться самим собой.
Назначение нового главы ОВД и случившееся с прикормленным Чижом, конечно же, его насторожили. Но неофициальный хозяин города посчитал лишним из-за этого менять свои планы.
Старая, можно сказать, даже антикварная «Волга» «ГАЗ-21», переваливаясь, неторопливо катила по грунтовой дороге, идущей у подножия высоченного лесного откоса, поросшего южными соснами-пиниями. По правую руку простирался песчано-галечный пляж и пронзительно голубое Черное море, в волнах которого дробилось отраженное солнце.
За рулем автомобиля, ветерана советского автопрома, сидел абсолютно лысый восьмидесятилетний мужчина и привычно крутил баранку, объезжая рытвины. Старый авторитет криминального мира Армен Поганесян давно уже отошел от дел. В криминальных кругах он был более известен погонялом Погост.
– Пора подумать тебе, Магомед, – обратился он к сидевшему рядом с ним Уралову, – как от дел отходить будешь. Вечного фарта не бывает.
Магомед Рамдракович лишь снисходительно улыбнулся в ответ – мол, рано мне о покое думать, я еще полон сил.
– Нельзя поиметь всех женщин в мире, срубить все «бабки» и выпить весь коньяк, – нравоучительно, тоном старшего товарища проговорил авторитет.
– Но нужно к этому стремиться, – хохотнул Магомед.
– Я тоже стремился. Но старость ум дает. Вовремя в две тысячи первом сориентировался, когда все наши «крыши» менты под себя подбирать стали. До этого все чисто и прозрачно было. Блатные – это блатные. Менты – это менты. А я почувствовал – прежний мир рушится и нет мне в нем прежнего места. Или самому меняться придется, или же погибнуть. Я же не хотел драться, как лев, а погибнуть, как мандавошка. И пацанов своих предупредил, чтоб не дергались. Пусть ментяры позорные все к рукам прибирают. И ушел на покой. Тут, в Абхазии, райское место. Много наших блатных осело из тех, кто жив остался. Я здесь человек уважаемый, инвестор, – Погост осклабился, в лучах солнца блеснули золотые фиксы.
Авторитет говорил правду. Он словно мумифицировался в конце славных девяностых, таким и остался. Не стал косить под бизнесмена. Весь его вид говорил о том, что принадлежит он к уголовному миру с его старыми понятиями.
– Тебе машина моя смешной кажется, как и дом-развалюха, в котором я живу. А мне большего и не надо. Машина должна ездить. В доме крыша не протекать. А золотые фиксы жуют не хуже, чем хваленая металлокерамика.
– Где-то ты, Погост, прав. Мне самому в Абхазии нравится. Рай на земле. Любого мента за три копейки купить можно. Обо всем добазаришься. Даже официальный штраф за вождение машины в нетрезвом виде тут тысяча российских рублей.
– Насчет рая на земле – это точно. Экология тут райская. Ни один завод не работает, кроме коньячного. Так и ты перебирайся сюда, – Поганесян притормозил.
