– Сегодня. – Отец Меркурий сдвинул рукав рясы и глянул на дорогущие часы. – Скоро он и сам пожалует. Вы сперва виду не подавайте, а потом по моему сигналу…
…«Лада-Калина» с тонированными стеклами притормозила перед воротами. Те, к удивлению Андрея, оказались открыты.
– Почему не так, как всегда? – тихо спросил укрывшийся между передними и задними сиденьями Ларин.
– Я-то почем знаю? – пожал плечами качок. Чувствовал он себя неуютно, ощущая за спиной ствол пистолета.
– Опусти стекло и потихоньку поезжай. И улыбайся, а не сиди как истукан. Но не вздумай дергаться. Мне терять нечего.
– Это дело понятное. – Качок медленно тронул автомобиль с места.
«Лада-Калина» вползла в ворота, вот тогда и появился охранник. Вместо того чтобы остановить машину, он приветственно вскинул руку, здороваясь с качком, и показал, что тот может следовать дальше.
– Куда теперь?
– В ангар въезжай.
Машина вползла в ангар. Андрей, чуть приподнявшись, разглядел, что в углу припарковано несколько легковушек, и уверенно распорядился:
– Вклинься между ними. Так, чтобы не очень светиться.
Качок старательно припарковал автомобиль. В этот момент Ларин, размахнувшись, опустил рукоять пистолета на темечко уголовнику. Водитель вырубился. Андрей придержал его за шиворот, чтобы, не дай Бог, не упал головой на руль – а то, чего доброго, еще взвоет клаксон.
«Ну вот. Теперь полный порядок. – Ларин выскользнул из машины, осмотрелся по сторонам. – Что-то здесь не так».
Настороженность Андрея можно было понять. Ведь вокруг него царила совсем другая атмосфера, чем в тот раз, когда он очутился здесь впервые. Все казалось безжизненным. Тусклый свет. Не доносилось лязганья и позвякивания механизмов…
«Ладно. Пора действовать. – Взгляд Ларина остановился на крутом съезде, по которому вполне мог проехать автомобиль. – Да, некоторые вещи в Советском Союзе строили основательно», – подумал он и поглядел на массивную металлическую створку, которой при необходимости можно было перекрыть въезд в бомбоубежище, – в действие ее приводили два огромных гидравлических цилиндра.
Он осторожно стал спускаться по бетонированному съезду. В случае чего здесь всегда можно было укрыться. В правой стене тянулась череда глубоких ниш, скорее всего, предназначенных для часовых. Внизу слышались неясные голоса. Но пока путь был свободен.
Ларин прокрался вперед еще на сотню метров и осторожно выглянул из-за угла. Картина, которую он увидел, была странной. В просторном подземном бункере, из которого в три стороны уходили темные коридоры, еще виднелись остатки какого-то производственного оборудования. Однако не старого, не советских времен. Вдоль других стен тянулись пустые основания, с которых оборудование уже было демонтировано. Вокруг валялись пустые ящики, детали креплений. Один угол занимал штабель картонных ящиков. Посреди этого бардака стояли четверо: архимандрит Филарет, отец Меркурий, бизнесмен Шамиль и майор Крапивин. В чуть подрагивающей руке полицейского виднелся пистолет, и ствол его неприкрыто смотрел прямо на архипастыря. Тот взгляда не отводил – стоял, выпрямившись, глаза его зло блестели.
– Не поднимется у вас рука, – проговорил архимандрит. – Вы что, Божьей кары не боитесь?
– Да что нам его слушать? Филарет горазд проповеди читать, еще охмурит, – возмутился майор Крапивин.
– Нет. Отчего ж? Пусть говорит, – промолвил отец Меркурий. – Только сказать-то ему нечего.
– Тут ничего личного, – вставил Шамиль, – только бизнес. Не получается по-другому.
– Душегубы, – вырвалось у Филарета.
– А то вы, святой отец, не в курсе всего были? – напомнил Крапивин.
Архимандрит скривился и внезапно плюнул прямо в лицо майору. Тот покачал головой, но все же сдержался – вытер плевок тыльной стороной ладони.
Внезапно отец Меркурий начал говорить тихим елейным голосом:
– А не вы ли, батюшка, учили меня, что возле обычного человека крутится один черт, а возле священника – целые сонмы бесов? Ведь им заполучить душу пастыря куда важнее, чем простого грешника.
– Вы бесы и есть! – громко произнес Филарет. – И всех вас настигнет кара Господня.
– Согласен, – продолжил елейным голосом отец Меркурий. – Никого не минет карающая десница. Только кого-то раньше, кого-то позже. Но вы забыли, святой отец, что на Страшном суде Господь будет класть на чаши весов и добрые, и плохие поступки. Какие перевесят, таким и будет решение Его. Или спасение с жизнью вечной, или геенна огненная. А дело наше богоугодное. И зря вы нас грешниками называете. Ради большого можно поступиться малым…
Щека у Шамиля нервно дергалась. Он, хоть и не первый год крутил бизнес со священниками, на дух не переносил морализаторства. Сам-то он прекрасно знал цену своим поступкам и не прикидывался хотя бы в душе перед собой божьим агнцем. Отец Меркурий тем временем продолжал:
– …Репутация нашего монастыря подорвана. И если не найдут кого-то одного виновного в злодеяниях, а всех скопом обвинят, то многие верующие отвернутся от Бога. И вы, как иерарх, должны это понимать. Одна заблудшая овца в Божьем стаде быть может. Возьмите общий грех на себя со смирением и спасете монастырь. Я уже, кстати, отправил заказным письмом покаяние в Патриархию. В нем я каюсь, что знал о ваших прегрешениях, но не доложил о них, пытался убедить вас самому покаяться и предстать перед церковным судом…
Ларин слушал, и в его голове четко вырисовывалась картина еще одного преступления, которое должно было произойти в стенах монастыря. Подельники собирались ликвидировать Филарета, свалив на него общие преступления. В церкви выносить сор из избы не любят, поэтому до правды никто не попытается докопаться. А сам монастырь передадут в руки отца Меркурия, сделав его настоятелем. Преступный же бизнес будет продолжаться.
«Вот уж точно – козел отпущения, – решил Андрей. – Нет ничего нового под луной, как писал Экклезиаст. Это раньше древние иудеи проводили обряд, передавая самому обычному рогатому козлу все свои грехи, а потом радостно сбрасывали его со скалы в пропасть, после чего считали себя чистыми перед Богом. Но это же древние люди, а мы живем, между прочим, в двадцать первом веке».
Правда, оставались еще два вопроса: какое именно производство располагалось в бомбоубежище и каким способом преступники попытаются покончить с Филаретом? А степень откровенности их по отношению к архимандриту однозначно свидетельствовала о том, что жить ему осталось недолго. Вот этого-то Ларин не мог допустить. Не потому, что ему хотелось сохранить жизнь поддавшемуся дьявольским искушениям душепастырю, ставшему на путь смертного греха. Просто Андрей понимал: Филарет ценный свидетель, и его признания помогут раскрутить всю преступную цепочку. Ведь наверняка у архимандрита имелись и свои покровители в Патриархии, с которыми он делился деньгами. Искать ответы на эти вопросы времени сейчас не было. Их можно было узнать и попозже, в более спокойной обстановке.
