Костяк тайной структуры составляли честные офицеры силовых структур, которые еще не забыли такие старомодные понятия, как «порядочность», «совесть», «присяга» и «интересы державы». Однако одиночка, сколь благороден он ни был, не в состоянии победить тотальную продажность властей. Тем более коррупция в России — это не только гаишник, вымогающий на шоссе дежурную взятку, и не только ректор вуза, гарантирующий абитуриенту поступление за определенную плату. Коррупция в России — это стиль жизни…
Начиналось все несколько лет назад, как обычно, с самого малого. Офицерам, выгнанным со службы за излишнюю порядочность, влиятельный силовик Дугин подыскивал новые места работы. Тем более что его генеральские погоны и высокая должность в Главке МВД открывала самые широкие возможности. Затем начались хитроумные подставы для «оборотней в погонах», этих самых честных офицеров уволивших. Для этого несколько наиболее проверенных людей были объединены в первую «пятерку». Вскоре организовалась еще одна. Затем — еще и еще…
Заговор — это необязательно одеяла на окнах, зашитая за подкладку шифровка, надписи кровью на пергаменте и пистолет, замаскированный под авторучку. Залог любого успешного заговора и любой тайной организации — полное и взаимное доверие ее членов. Доверительные отношения между заговорщиками возникли сразу же.
Вычищать скверну законными методами оказалось нереально — та же «внутренняя безопасность» во всех без исключения силовых структурах занимается, как правило, только теми, на кого укажет пальцем начальство. К тому же корпоративная солидарность, продажность судов и самое главное — низменные шкурные интересы российского чиновничества не оставляли никаких шансов для честной борьбы. И потому Дугин практиковал способы куда более радикальные, вплоть до физического уничтожения наиболее ярых коррупционеров. Точечные удары вызывали у тех естественный страх, количество загадочных самоубийств среди них росло, и многие догадывались, что эти самоубийства далеко не случайны. Слухи о некой тайной организации, этаком «ордене меченосцев», безжалостном и беспощадном, росли и ширились, причем не только в Москве, но и на периферии. Корпус продажных чиновников просто не знал, с какой стороны ждать удара и в какой именно момент этот удар последует. Что, в свою очередь, становилось не меньшим поводом для страха, чем сами акции.
Сколько людей входило в тайную структуру и на сколь высоких этажах власти эти люди сидели, знал один лишь Дугин. Даже в случае провала одной из «пятерок» структура теряла лишь одно звено, да и то ненадолго — как известно, у акулы вместо сточенного ряда зубов очень быстро вырастают новые.
Самому же Андрею Ларину, бывшему наро-фоминскому оперативнику, бывшему заключенному ментовской зоны «Красная шапочка», бежавшему оттуда не без помощи Дугина, отводилась в законспирированной системе роль этакого «боевого копья». И, как догадывался Андрей, далеко не единственного. Таких «копий» у Дугина наверняка было несколько. Пластическая операция до неузнаваемости изменила лицо бывшего наро-фоминского опера — случайного провала можно было не опасаться. Жизненного опыта Андрею было не занимать. Он умел быстро ориентироваться в самых сложных ситуациях. Природного артистизма — чтобы убедительно разыграть любую нужную роль, от посыльного до полномочного представителя президента — тоже. Профессиональные навыки естественно были на высоте. Все, причастные к тайной антикоррупционной структуре, проходили занятия по стрельбе, спецвождению, безопасности в Интернете и даже прикладной химии…
Павел Игнатьевич прошел по палубе водного трамвайчика и опустился на сиденье рядом с Лариным.
— Ну что, вредитель? — поинтересовался он.
— Ну почему же так сразу и вредитель? — пожал плечами Ларин.
— А потому, что не сумел все тихо сделать. Не мог без стрельбы в центре города, прыжков из окна и езды по пешеходному мосту обойтись?
— Так получилось. Честно говоря, не думал, что в кабинете психоаналитика может стоять камера наблюдения. Там же о самых сокровенных вещах не последние в нашей стране люди говорят.
— Вот именно за этими сокровенными вещами я тебя туда и послал, — недовольно проговорил Дугин. — Хорошего агента не должно быть видно и слышно. Он, как призрак, сквозь стены проходит, в зеркале не отражается, камерами не фиксируется и исчезает бесследно. Это ты должен усвоить.
— Кое-что из этого и я умею делать, — проговорил Ларин. — То, за чем вы меня посылали, добыл, — он передал Павлу Игнатьевичу диктофон и вернул фотографию.
Дугин поднес диктофон к уху и принялся слушать запись, при этом кривил губы. То ли его коробило услышанное, то ли не считал информацию стоящей. Андрей тем временем смотрел на реку, на круживших в кильватере речного трамвайчика чаек. Город с воды всегда кажется необычным, не таким, каким его привык видеть каждый день. Он становится как бы торжественнее, наряднее. Лучшие и самые беспроблемные пассажиры в Москве — это пассажиры водных трамвайчиков. Ведь ими практически никто не пользуется как транспортом. Это всегда прогулка. А потому и лица у людей улыбчивые, счастливые. Много детей, влюбленных парочек. Как-то не хотелось думать про плохое. Например, про то, что где-то разгуливает мерзавец-насильник, которому все сходит с рук…
— Эй, Андрей, очнись, — позвал Дугин. Диктофон он уже выключил, значит, запись прослушал. — Хорошая работа, несмотря на то что сделал ты ее очень грязно.
— Не всегда удается работать чисто, особенно, когда копаешься в дерьме, — возразил Андрей.
— Тут ты не прав. Ко мне на прошлой неделе приходили два сантехника новый унитаз устанавливать, приперлись в вечерне-выходных костюмах, белых рубашках и при галстуках — им вечером на юбилей предстояло идти. Только слегка рукава пиджаков поддернули и взялись: один — за перфоратор, другой — раствор замешивать. Старый унитаз сняли, новый поставили в лучшем виде. И… даже не запачкались.
— Может, это парни из спецслужбы к вам наведались, микрофоны и камеры тайно ставить? — засомневался Ларин.
— Парни из спецслужб чисто работать вообще не умеют. Ни с подслушкой, ни с наружкой, ни тем более с унитазами, — сразу же отверг подобную возможность Дугин. — А твоя информация неплохая, есть за что зацепиться.
— Так кто он, этот урод? — поинтересовался Андрей.
— В свое время, может, и узнаешь.
Дугин, конечно, был гением конспирации, иначе организацию по борьбе с коррупцией уже давно бы вычислили и ликвидировали. Но иногда Ларину казалось, что Павел Игнатьевич перебирает в этом смысле. Это было в его духе. Информацию собирает один человек, а использует уже другой, который и понятия не имеет, каким образом информация добыта.
— Знаю, о чем ты думаешь, — ухмыльнулся Дугин. — А теперь попробуй догадаться, о чем думаю я.
— Считаете, что Руднев записывает душещипательные разговоры со своими пациентами?
— Именно об этом я и думаю, — улыбка Дугина стала еще шире. — Он модный психоаналитик. И очень дорогой. К нему ходит солидная публика. Среди его пациентов немало высокопоставленных чиновников, силовиков, бизнесменов. Короче говоря, наших с тобой подопечных — из группы коррупционного риска. И вот, представь себе, они без всякого защемления яиц в двери, без битья молотком по пальцам, без засунутого в анус жала электрического паяльника признаются в самых сокровенных вещах, о которых даже на исповеди молчат.
