Но и это еще не все. Присутствовал в деле еще один фактор, подталкивающий Владимира в этой безумной гонке. Человек, от природы далеко не глупый, за четыре года обучения постигший почти в совершенстве теорию оперативно-розыскной деятельности, он прекрасно понимал, что Лена погибла потому, что где-то, на каком-то уровне, произошла утечка информации. И "ушла" эта информация из очень и очень ограниченного круга лиц.
Сейчас Владимир просто не позволял себе зацикливаться на мысли, что кто-то из тех, с кем рядом он работает, – предатель. Понимал, что в настоящее время поиски этого человека будут по меньшей мере несвоевременными. Он даже не счел возможным поделиться своими подозрениями с кем-нибудь из старших товарищей. Прямых доказательств чьей-либо виновности у него не было, а создавать в столь ответственный момент нервозность и взаимную подозрительность среди членов команды не хотел.
А вот чтобы получить доказательства, необходимо было взять непосредственно убийц. Рано или поздно, добровольно или под давлением, но только они все равно сдадут своего информатора, покровителя и консультанта. Или, что вполне возможно, организатора этого и других преступлений...
До сих пор Решетилову везло. Шла та самая "пруха", когда все получается легко и просто, с первой попытки, как бы само собой. Когда складывается такое впечатление, что не опер гоняется за свидетелями. Домашний адрес того, кого называли Маном, был установлен лейтенантом быстро и без особых проблем.
Киоск, правда, принадлежал уже другому человеку. Молодому, черноглазому и кучерявому азербайджанцу. Новый владелец поменял и ассортимент предлагаемых торговой точкой товаров. Вместо видео– и аудиокассет за старательно промытыми стеклами витрины красовались теперь сигареты, "жвачка", резиновая "защита" и пиво – наиболее ходовые сегодня предметы и продукты.
Но только здешние жители еще не забыли и самого Сашку Манушко. Хотя в то же время никто из них не знал его точного адреса. Оставался только азер. Ну не мог он не знать, где живет человек, с которым он совершил сделку!
Правда, новый владелец киоска попытался изображать партизана на допросе в гестапо. И даже грубить. До тех пор, пока Владимир не предъявил свое удостоверение и не поинтересовался наличием у "коммерсанта" местной прописки или, как это принято сейчас называть, "регистрации".
В отличие от многих других слов русского языка, слово "регистрация" в представлении кавказца неразрывно было связано с другим словом – "штраф". Причем размер этого самого "штрафа" определялся работником милиции самостоятельно исходя из кажущегося или реального благосостояния "нарушителя" и собственной "обиды за державу" сотрудника. А в современной российской милиции имеется море автономных служб. Общественная безопасность, криминальная милиция, охрана, патрульно-постовая служба, ОМОН, ОБНОН и так далее, так далее, так далее... И каждый человек в погонах озабочен состоянием правопорядка в стране, особенно вопросом нелегальных мигрантов, которых старается выявлять на каждом шагу, благо особого труда это не представляет – уроженца солнечного юга невозможно перепутать с аборигенами. А все поголовно российские милиционеры были твердо уверены в том, что Кавказ – земля богатеев.
Оценив перспективы нового знакомства и связанных с ним финансовых потерь, азер, которого, разумеется, звали Мамедом, загрустил. И Володе оставалось только намекнуть на то, что его интересует не "штраф", а всего лишь информация. Несколько слов. И никто не узнает, кем и кому эти слова были сказаны.
"Въехав в тему", кавказец воспрянул. Канэчна, он знает эта челавэк! Здэсь живот, сапсэм радом! Пятиэтажка во-он за тем углом! Второй падъэзд, третий этаж, направо! Когда дома бывает? Нэт, этого он, Мамед, нэ знает! Но можна во двор "Ныва" сматрэт! У него дэнги нэт, сапсэм нэт! Поэтому он за киоск рассчитался "тачком"! Хароший машин, "Ныва", сапсем новый! Красывый, красный...
В принципе, большего Решетилову от торгаша-"нелегала" и не нужно было. Дальше уже дело техники, которой он овладел на вполне приличном уровне.
Распрощавшись с Мамедом, который не скрывал своей радости по поводу того, что ему удалось легко отделаться от стража порядка, оперативник направился туда, куда ему указали, – за угол.
Манушко жил в блочной полуразрушенной пятиэтажке-"секционке". Это так теперь, в наши дни, называются прежние коммуналки, где "на двадцать девять комнаток всего одна уборная". Проще говоря, в доме, предназначенном для бедных. Даже скорее нищих.
Никакой "Нивы", как новой, так и старой, во дворе не наблюдалось. Бабушек, с которыми можно было бы пообщаться, тоже. И Владимиру пришлось идти напрямую, без предварительной "пробивки", которая вообще-то обязательна в таких ситуациях.
Захламленный вонючий подъезд, третий этаж, обшарпанная дверь без звонка.
На стук опера открыла какая-то неопрятная женщина неопределенного возраста. Ничего не спрашивала – просто стояла на пороге и молча взирала на пришельца пустыми глазами. Вообще у Владимира сложилось такое впечатление, что она его не видит.
– А Саша Манушко здесь живет? – поинтересовался лейтенант. Представляться он не счел нужным.
Впрочем, "милую даму" его личность и профессиональная принадлежность не интересовали. Не произнеся ни слова, она махнула рукой куда-то в глубину длинного темного коридора, развернулась и, не обращая больше на гостя внимания, направилась в боковое ответвление, слегка покачиваясь на ходу. Владимир еще несколько секунд топтался в растерянности перед распахнутой настежь дверью, а потом, плюнув на все условности, шагнул в густой полумрак коммуналки.
Каждая комната большой квартиры жила своей собственной жизнью. Проходя мимо лишь угадывающихся в темноте абрисов дверных проемов, Решетилов имел возможность слышать, как за одним из них кто-то громко и надрывно клянет судьбу-злодейку, за другим – тоскливо и монотонно идет семейный скандал, за третьей дверью хриплый низкий голос произносил короткий, типа шариковского: "Ну, чтобы всем!..", тост.
– Слышь, дай чирик! – послышалось вдруг из темноты.
Решетилов от неожиданности отпрыгнул к противоположной стене коридора. И только потом разглядел говорившего – невысокий и щуплый мужичонка, чья темная, но не от природы, а от технического спирта и застарелой грязи кожа и такая же одежда полностью терялись в полумраке.
– Помираю! – сообщил мужичонка жалостливо. – Похмелиться надо – край! Иначе мотор заклинит!
– Где Манушко живет? – поинтересовался оперативник у этого "домового".
– Здесь, – уверенно ответил тот. – Дай чирик, а?
– Комнату покажи. – Владимир уже лез в карман. Действительно, "домовой" дышал тяжело, с присвистом, голова и руки его тряслись как в лихорадке. "И вправду крякнет..." – соболезнующе подумал лейтенант.
А страждущий, уловивший по интонациям, что ему не будет отказано в спасительном "чирике", уже неслышно семенил по рассохшимся половицам к одной из дверей.
Володя, на ходу извлекая из кармана десятку, двинулся следом за ним.
