– Голову на отсечение даю! – тоже поднимаясь, решительно объявил старик. – Не было его здесь. Беда мне с ним… Хлопцу уже за тридцать, а все неженатый. Все ее никак не может позабыть. А я к нему привык – он мне теперь как сын родной. Тут у нас, знаете, народу всякого полно бывает. Даже из Москвы приезжают отдыхать, из Питера… Скольким дамочкам – и богатым, и молодым, и красивым – он сердца поразбил!.. Уж они, бедные, как только не изгалялись, чтобы он на них посмотрел. Иные даже притворялись, будто тонут. Видно, надеялись, что он, как вытащит на берег, начнет делать искусственное дыхание рот в рот… – Старик сокрушенно рассмеялся.
– Да, такое сейчас большая редкость… – резюмировал Петрухин.
– Уж теперь-то, надеюсь, как того злыдня бог прибрал, а черт унес, может, он и перестанет самого себя тоской изводить? – тягостно вздохнул старик.
Глава 4
Чуть больше чем через час, когда опера, успешно выполнив задание Бориса, примчались с «большой земли», в нескольких административных комнатах пансионата началась активная работа с его гостями. Недовольные, брюзжащие, невыспавшиеся люди неохотно тянулись на второй этаж, где и расположилась, как окрестил кто-то из приглашенных, «пыточная изба». Но деваться им было некуда – Петрухин, явив запредельную жесткость характера, предупредил, что уклонившиеся от собеседования остров не покинут и до Нового года.
Первым к нему в кабинет пришел сам именинник. Толстоватый, рыхлый мужчина лет сорока пяти, эдакий гипертрофированный Винни-Пух, с розовым сытым лицом. Вальяжно сев напротив Петрухина, банкир всем своим видом давал понять, сколь большое одолжение делает этому «зарвавшемуся менту». В его глазах прямо-таки читалось: «Ну, погоди! За свой произвол ты очень скоро поплатишься! Ох как поплатишься!»
Не обращая никакого внимания на его многозначительность, Борис протянул ему фото мускулистого парня, куда-то идущего по пляжу. Правда, вместо лица у того на снимке почему-то красовался один лишь коротко стриженный затылок.
– Вам этот человек знаком? – лаконично поинтересовался опер.
– Да как он мне может быть знаком, как я его могу опознать, если лица не видно?! – возмутился именинник.
– Все понимаю, но другого снимка подозреваемого у нас, к сожалению, не имеется, – суховато пояснил Петрухин. – Присмотритесь повнимательнее. Вдруг склад фигуры, рост, хотя бы фасон его плавок вам знакомы? Вдруг вы его видели здесь на пляже?
Осторожно вертя фото кончиками пальцев, банкир, к досаде Бориса, брался только за его края. Но он предусмотрел и эту вероятность.
– Хорошо, на обратной стороне есть какая-то подпись. Может быть, вам хотя бы этот почерк знаком? – чему-то улыбаясь одними глазами, снова попросил опер.
Перевернув снимок тыльной стороной, банкир вслух прочитал написанное:
– «Пляж. Солнце. Кайф». И еще тут какая-то дата… Нет, почерк мне тоже незнаком, – пренебрежительно объявил банкир, возвращая снимок.
– Ну незнаком так незнаком… – кинув фото в какой-то конверт, почему-то охотно согласился опер.
Петрухин задал банкиру несколько формальных вопросов, наподобие того, каковы у него были личные взаимоотношения с убитым, где он был с двенадцати до трех ночи и кто бы мог это подтвердить. Получил в ответ язвительное: «Был в банкетном зале с гостями, это подтвердят все без исключения!» – отпустил с миром кипящего негодованием «Винни-Пуха».
Потом настал черед заместителя министра строительства области. Еще более важный и напыщенный чин, казалось, готов был испепелить своим взглядом «этого наглеца из ментярни». На фото он тоже, естественно, никого не опознал. Но вот с алиби у него возникли проблемы. Когда до него дошло, что тут уже не до амбиций и дело может «запахнуть керосином», мгновенно сбавив тон, чиновник вполголоса признался, что с двенадцати до трех ночи он с некой дамой находился в своем номере. Еще пару минут после этого признания он пытался «отбрыкаться» от уточнения личности своей пассии, но в конце концов сдался и сообщил, что с ним была личный референт губернатора. Однако, уточнил он, ничего «такого» между ними даже не подразумевалось. Они всего лишь обсуждали тезисы его доклада на ближайшем заседании правительства области.
Третьей пришла личная секретарша Хухминского, яркая блондинка, обладающая несоразмерно крупным бюстом. Говоря о своем алиби, она призналась, что с полпервого ночи до двух была на свидании с начальником охраны пансионата.
Потом Петрухин беседовал с министром здравоохранения, который припомнил, что Хухминский во время банкета о чем-то приятельски разговаривал с кем-то из обслуживающего персонала – то ли с охранником, то ли с официантом. Лица собеседника олигарха он не запомнил, и тема разговора ему была неизвестна. Но он обратил внимание на то, что собеседник Хухминского того как будто о чем-то просил…
Все прочие – хозяин гостиницы «Югославия», владелица крупнейшего городского ломбарда, генеральный директор крупной строительной компании и референтша губернатора – ничего дельного сказать не смогли.
Затем Борис принялся за персонал. И снова потянулась череда лиц – повара, горничные, охранники… Большинство с ходу уведомляло, что были на своем рабочем месте и поэтому ничего, что интересовало опера, они видеть никак не могли. Молодая повариха все же подтвердила алиби одного из охранников Хухминского, который, по ее словам, с половины первого до трех провел у нее в комнате. Второго, почти шепотом сообщила она, «ангажировала» одна из приглашенных на именины оч-чень важных, но чрезмерно перебравших дам.
Рассказ охранника пансионата, бегавшего купаться (тот, несмотря на «дезинфекцию» желудка стаканом водки, все еще ходил помятый, с зеленоватым колером щек), Бориса очень заинтересовал. Парень припомнил, что, когда подходил к пляжу, невдалеке от беседки заметил темную фигуру лежащего на песке человека. Он подумал в тот момент, что, возможно, это один из гостей, надравшийся «до поросячьего визга». Когда же в одних плавках он мчался обратно к себе в комнату, то присматриваться и что-либо запоминать было некогда.
«Кто бы это мог быть? – отпустив охранника, задумался Петрухин. – Что, если это – свидетель убийства, которого грохнули за компанию? Но вообще-то вроде все на месте – и гости, и персонал. Значит, тот человек жив. И его стоило бы вычислить…»
Следующим к нему вошел официант банкетного зала, назвавшийся Евгением Коцигашем. Парень, что было хорошо заметно, почему-то очень нервничал. Он старательно смотрел куда-то в пространство покрасневшими, скорее всего от недосыпания, глазами, вокруг которых залегли темные круги. Не подавая виду, Борис совершенно нейтральным тоном задал ему все положенные вопросы и показал фото. Официант старался отвечать ровно и спокойно, но это ему не удавалось. Его голос звучал сбивчиво и сдавленно. По его словам, до часу ночи он обслуживал гостей, а потом у него разболелась голова, и он пошел к себе, лег спать. О смерти Хухминского узнал уже утром от коллег. К олигарху во время банкета он подходил, как и ко всем прочим гостям, лишь для того, чтобы забрать пустую посуду или получить какой-то заказ.
