Наконец-то до поста осталось метров двадцать, не больше. Можно, конечно, и ближе… Но это – опасней. Будь Максим один, он бы, может быть, и рискнул… Вот только сейчас от его действий зависела судьба всей группы. И права на ошибку он не имел.
Поэтому, посчитав такое расстояние наиболее приемлемым для выполнения задуманного, Оболенский чуть повозился на камнях, устраиваясь поудобнее и понадежнее, поднял «Винторез», поймал в прицел затылок правого крайнего постового – все трое, мучимые любопытством, приподнялись в окопе, чтобы лучше видеть происходящее на той стороне. Плавно, но быстро Максим перевел прицел на вторую голову, потом – на третью. Проделал это еще раз, в максимально возможном для него темпе. Полностью удовлетворенный этими действиями, на несколько мгновений прикрыл глаза, настраиваясь на то, что ему предстояло сделать… Открыл глаза – три головы торчали перед ним над поверхностью горы, как три капустных кочана на рядке в чистом поле. Максим выдохнул воздух сквозь плотно сжатые зубы…
Первого выстрела не услышали ни цели, ни сам стрелок. Просто лязгнул затвор, винтовка издала хлопок, а Оболенский уже поймал в прицел вторую голову-«кочан»…
Что-то сообразить успел только третий. Но, не сумев правильно оценить за короткие доли секунды всю степень грозящей ему опасности, не попытался укрыться в окопе, а начал поворачивать голову. Поэтому девятимиллиметровая пуля ударила не в затылок, а в боковую поверхность головы, куда-то за ухо. Эффект был потрясающий – как показалось Максиму, уже бегущему к посту, голова моджахеда просто взорвалась.
Наверное, Оболенский никогда в своей жизни не бегал так быстро. А может, и бегал… Когда-то давно, в свои еще курсантские годы. В те времена, которые уже и сам вспоминал с трудом. Сейчас он весь, полностью, без остатка, вложился в этот рывок. И, что вполне возможно, здесь только что был поставлен рекорд. Если уж и не мировой, то какой-нибудь республиканский – точно. Вот только в старании Оболенского не было нужды – все три постовых были мертвы.
Максим прилег за окопом. Конечно, правильнее было бы занять «освободившееся» укрытие, только не хотелось пачкаться. Не стоит говорить о том, на что способна выпущенная на дозвуковой скорости девятимиллиметровая пуля при попадании в голову… Малопривлекательная картина. Так что Оболенский предпочел остаться на бруствере.
Полез за пазуху, в нагрудный карман, извлек оттуда маленькое зеркальце. Никогда особо не увлекался своей внешностью, но зеркальце это носил постоянно. Может быть, как раз на такой вот случай…
2
– Ага! – удовлетворенно пробормотал Артем. – Шаман семафорит – пост снят! Можно выдвигаться.
К тому времени все четверо уже перебрались почти на окраину кишлака. Увидев солнечный зайчик, пущенный с вершины горы, оттуда, где еще совсем недавно находился пост моджахедов, четверка не спеша поднялась на ноги, отряхнула одежду. Оглядев друг друга, двинулись вперед.
Уже меньше чем через пять минут они вошли на улицу кишлака. Народа на ней не было – стрельба как-то не располагает к прогулкам на свежем воздухе. Все разбежались по укрытиям. Местные жители еще помнили танки, вертолеты и установки «Град» Советской армии. И попадать «под раздачу» пусть даже американцев ни у кого из местных желания не возникало.
Четверо не спеша шли по середине узкой улочки. Одежда у всех была местная. Широкие штаны – изар; длинные, не заправленные в брюки рубахи; безрукавки, которые местные называли «васкат». Даже на голове у каждого – чалма, очень ловко и умело намотанная Дедом. Короче, с учетом того, что светлая кожа северян уже успела вплотную познакомиться с местными солнцем и пылью, плюс несколько поотросшая растительность на лицах, они были практически неотличимы от местных жителей. Ну а что касается оружия в руках и разгрузочных жилетов, несколько диковато смотрящихся на национальной одежде жителей Востока… Так оружием и военным снаряжением здесь никого не удивишь. Страна такая.
– Вроде бы здесь… – вполголоса сказал пограничник, когда они поравнялись с нужным им домом.
– Заходишь первым, – решил Артем. – Ты язык знаешь. Скопа, – страхуешь…
И Шовкат, и Василий синхронно кивнули – понятно.
– Большой, – держишь улицу, – продолжал распоряжаться Рождественский. – Если что – не тяни, сразу открывай огонь.
– Добро, – так же тихо согласился Багров, перекидывая пулемет под руку.
– Ну… – Артем выдержал короткую паузу. – Пошли!
Дед уверенно толкнул калитку и вошел во двор. Василий – следом, на расстоянии шага. Но уже во дворе сразу же сделал еще шаг, в сторону, чтобы напарник не перекрывал сектор обстрела.
Во дворе оказался постовой. Ну, или просто охранник, так как службу он нес спустя рукава. И даже вошедших обнаружил не сразу. А когда заметил, то немного растерялся и не сразу потянулся к оружию. Это небольшое промедление, собственно, и решило его судьбу.
– У, барадар! – уверенно обратился к нему Шовкат. И пока охранник размышлял, где же раньше он мог видеть этого «брата», Скопцов резко взмахнул рукой. Через двор со свистом пролетела черная молния, послышался негромкий хруст, и у охранника в ямочке между ключиц появилась рукоятка метательного ножа.
– Ловко! – оценил работу нового приятеля Дед.
– А ты как думал! – подмигнул ему Василий, направляясь к входной двери в дом.
Вообще-то, эта дверь была заперта на здоровенный навесной замок… Но пара ударов прикладом автомата устранила запоры. И дверь широко распахнулась, приглашая гостей войти…
Внутри небольшого, но обладающего довольно надежными стенами сарая находились двое. Сидели в углу на какой-то подстилке. Увидев вошедших, встали.
– И кто же это тут у нас? – по-русски спросил Скопцов, поигрывая автоматом.
– Русские?!. – удивился вслух один, одетый как европеец.
Второй, больше похожий на местного, промолчал. Просто настороженно смотрел, не зная еще толком, какие радости или невзгоды сулит ему эта встреча.
– Русские, – охотно признался Василий. – И даже старые знакомые. Помнишь меня?..
Обращался он к «европейцу». Эту рожу Василий запомнил еще с Красногорска, хотя и виделись они тогда мельком. Второй был ему неинтересен. Пока неинтересен.
«Европеец» отрицательно покачал головой – нет, он не знает этого человека.
– А меня?.. – поинтересовался вошедший вслед за Скопцовым Сабиров. – Меня ты помнишь?
При виде бывшего пограничника на лице «европейца» появился испуг. Не то что испуг – ужас. Как будто вампира увидел или черта какого. Он даже отступил на шаг назад. Отступал бы и еще, да только уперся спиной в стену.
– Помнишь, – констатировал Шовкат даже с некоторым удовлетворением в голосе. – Ну, вот мы и встретились, Тошали… Долго я этого дня ждал.
– Тебя убили… – хрипло сообщил «европеец» Шовкату. – Я точно знаю – тебя убили!
