«Ведь убьют человека!» – раздраженно подумал Сергей, но помочь чем-либо был не в силах. Он мог только отвлечь внимание на себя. Что убежать он не успеет, журналист как-то не подумал. Бянко нажал на спуск фотоаппарата – фотовспышка ярким фиолетовым пятном резанула по глазам. Озверевшие палачи оглянулись. Черный силуэт Сергея хорошо вырисовывался в проулке на фоне яркого проспекта. Азарт и ярость всесилия толпы наполняли умы юнцов; они собирались продолжить избиение несчастного, но отец Боун уже простер свою длань в направлении Бянко.
– Бейте его! – Громогласный призыв был как набат.
Толпа поборников отца ринулась на Сергея. Убегать было бесполезно. Он встретил ублюдков кулаками – первых двух щуплых лысых парней сшиб ударами, о лицо третьего, могучего здоровяка, разбил фотоаппарат, но тут же ослеп от ожога – подлетевшая сбоку лысая девка в кожаной одежде наотмашь хлестанула его растопыренной пятерней, разодрав длинными ногтями лицо. Сергей попятился, пытаясь проморгаться, но его уже окружили. Высокие лысые парни, оттолкнув истеричку, стали мутузить Сергея, попадая в грудь, плечи, бока. Он мотал головой, закрывался руками, стараясь не упасть, иначе смерть. Нападавшие вдруг загалдели, словно испуганные вороны. Кто-то крепко ухватил Сергея за воротник, поволок назад. Журналист попытался сбить руку, чтобы не опрокинуться, но тот был здоровяком – он легко развернул Сергея на сто восемьдесят градусов, и толкнул на кирпичную стену. Бянко ударился лицом. Все поплыло. Он уперся руками в стену и тут же почувствовал удар сапога по ногам. Сергея обожгла радостная догадка: «Милиция! Слава богу!»
– Стоять, мать твою! – Сергей получил кулаком по загривку, и снова пинки заставили его раздвинуть ноги. Грубые руки обшарили его тело, рвали пустые карманы (отправляясь за жареными фактами, журналист по старой привычке оставлял все деньги и документы в машине).
Вокруг орали менты, ковали лысых беспредельщиков, выстраивали вдоль кирпичной стены, обыскивая.
Вскоре Сергей уже трясся в милицейской машине, в компании задержанных боевиков отца Боуна. Лицо оплывало. Руки, бока, ноги – все ныло болью. Попал он в передрягу. Интересно, забили того несчастного?
Его привели на допрос. Бянко, несмотря на боль, не смог сдержать усмешки – за столом сидел тот самый наглый майор, который приходил к нему в больницу, когда Сергей залечивал побои от дурака Азарова.
– А я вас помню, – сказал Сергей.
Майор не стал кривляться. Попыхивая сигареткой, щурясь от дыма, признался:
– Я тебя тоже, журналист. В прошлый раз ты с негром в больнице лежал.
– Да. Я Сергей Бянко.
– Что же тебя все время бьют? Пишешь плохо?
– Пишу хорошо.
– За что же бьют? Весь синяками заплыл. Урод уродом.
– За то и бьют, что пишу хорошо.
– Самолюбивый ты. А сейчас что полез к лысым? Мы ведь видели – сам их спровоцировал, фотографировать их пытался, – майор кивнул на лежавший у него под рукой на столе разбитый фотоаппарат Сергея.
– Они человека забивали. Я отвлек их.
– Какого человека? Гомика.
– Гомики не люди?
Майор, вытащив окурок изо рта, стал с усилием давить его в пепельнице.
– Не цепляйся к словам, журналист. Хочешь посмотреть на него?
Сергей пожал плечами. В принципе, сейчас субъект, выдававший себя за Толю, его не интересовал – фотографий с места бойни у него не будет, а пустой репортаж из одних эмоций, выраженных печатным словом, кого может заинтересовать?
Майор кивнул на стул у окна.
– Сядь туда.
Нажав на кнопку вызова, он смотрел на Сергея с веселым недоумением, точно так же, как в прошлое их свидание – в больнице. Вошедшему конвойному велел привести «спасенного».
Когда в кабинет ввели человека в синих колготках и туфлях, короткой женской кофте, с обесцвеченными волосами и губастого, с серьгой в ухе, Сергей на мгновение поверил, что перед ним знаменитый Толя.
– Садись, создание, – велел артисту майор.
– Спасибо, – манерно кривляясь, отозвался спасенный.
Голос у него совсем не походил на знаменитый голос Толи, и первое очарование прошло. Сергей видел сидящее на стуле, закинув ногу на ногу, жалкое подобие знаменитого артиста. Слушать и смотреть его спектакль Сергей не желал. Он обратился к майору:
– Можно, я уйду?
– Куда? – удивился майор.
– Домой.
– У тебя нет удостоверения личности!
– Но вы же меня знаете.
Весело ухмыляясь, майор выписал Бянко пропуск на волю.
– Чтобы не смел писать об этом!
– Почему?
– Потому, что я так велел! – неожиданно разозлился майор. – Если еще раз наши дорожки пересекутся, я добрым не буду!
Сергей не понял, чем вызвал у следователя приступ озлобления, но перечить не стал – быстрее бы выбраться из каталажки да умыться холодной водой – избитое тело ужасно болело, особенно лицо.
Из милиции домой он добрался на такси – шофера сразу предупредил, что без копейки, и тому пришлось за расчетом подниматься к журналисту в квартиру. За машиной Сергей решил ехать утром, когда немного оклемается. Бог даст – не украдут. Нашел он себе приключение, ничего не скажешь… А завтра еще предстояло давать отчет Азарову о проделанной поисковой работе. О чем он будет говорить? Что гонялся за скандальными фотоснимками? Тогда он опять окажется на больничной койке. Или даже лишится жизни за впустую потраченный аванс. Будут они лежать на кладбище рядом – Сергей и дурак Азаров, а их высеченные на граните героические изваяния – смотреть друг на друга незрячими холодными зрачками.
Умывшись, выпив обезболивающего, смазав синяки и ссадины лечебным гелем, Сергей все-таки решил ехать за машиной – душа была не на месте. Он уже чувствовал себя вполне сносно, а машина есть машина, и бросаться такой роскошью не пристало!
* * *
Автомобиль был на месте. Сергей пиликнул сигнализацией – центральный замок отомкнулся. Он сел в кресло, захлопнул дверцу. Пахло сырой кожей и резиной. Ключ бесшумно вошел в замок зажигания, поворот – и машина ожила: засветилась панель управления, запульсировали красными и зелеными огоньками датчики, еле слышно заворчал двигатель. Сразу стало уютно. Бянко одним пальцем протолкнул рычаг коробки передач, и «десятка», сразу стремительно набирая скорость, понеслась по полупустому проспекту. Сверкали огнями рекламы ночные клубы, круглосуточные супермаркеты. На тротуарах кипел людской водоворот. Вечерний Питер был оживлен и тороплив.
Ныли ссадины на лице и синяки на теле. Было обидно за неудачное рандеву по отлову Толи, и еще в душе продолжала шириться усталость от муторной возни с наездом неведомых вымогателей на лесорецкую шестерку. Конечно, он поимел за эти муки кое-какие деньжата и даже ощущает их задницей и руками; несется по вечернему городу в собственной машине (разве смог бы он купить «десятку», не подвернись это дельце?), а потому все эти разборки уже не впечатляли. Сергей все чаще, грешным делом, думал – быстрее бы хлопнули этого Азарова, он бы освободился от непосильного задания и остался при деньгах. Но всякий раз после таких мыслей на душе делалось тяжело.
