Последняя фраза прозвучала немного обидно – тем самым Кузьму уравняли с домашней прислугой. Но умный мужчина не подал вида.
– Замечательная новость, Ник, рад за тебя, – не моргнув глазом, заулыбался Обносов. – А когда же я смогу познакомиться с твоей невестой воочию?
Это он сказал специально, так как знал от охраны о приезде хозяина с девушкой, а кроме того, в комнате повсюду была разбросана женская одежда и белье.
– Анжел, познакомься со своим управляющим, – усмехнулся Николай, похлопав по одеяльному холмику.
Девушка, чувствуя, как кровь приливает к ее лицу, переборола свой стыд и высунула голову из-под одеяла.
– Ну, вот и замечательно, и не стоило прятать такое красивое личико, – моментально отреагировал на ее появление Обносов. – У тебя, Ники, отменный вкус – как, впрочем, и у твоего отца.
По выражению лица хозяина Кузьма понял, что перестарался, упомянув об отце. Поэтому он пригласил молодых на завтрак, напоминая, что им пора в школу.
– Пошел вон! – гаркнул Ник, ища глазами, что бы кинуть в управляющего, но тот моментально ретировался за дверь.
– Ты чего так? – испугалась Анжела. – Из-за отца? Тебе, наверное, очень больно о нем вспоминать?
Ник молчал, и по выражению его лица было видно, что внутри происходят какие-то мучительные процессы. Девушка прильнула к нему и стала его целовать, чтобы своими ласками отвлечь от тяжелых переживаний. Николай автоматически отвечал, распаляясь все больше и больше, пытаясь отключить навязчивую память, которая так не к месту стала рисовать ему картинки недавнего прошлого…
…Из столовой раздался голос его отца, просящего Кузьму принести кофе. Тот положил на разделочный столик ампулу и закрутил ее волчком.
– Все в твоих руках, решай сам… – Его взгляд выжидательно уперся в Николая.
Боль в спине от жестокой порки заставляла соображать быстрее. Николай Малахитов остановил вращение ампулы и бросил взгляд на поднос, на котором стояли две чашки свежеприготовленного кофе.
– Мы дождемся кофе? – донесся на кухню раздраженный голос мэра.
Вот Николай торопливо раскалывает ампулу и разливает ее содержимое по чашкам. Не зная, куда деть пустую ампулу, он вертит головой по сторонам и наконец кладет в услужливо подставленную мажордомом руку в белоснежной перчатке. Словно пьяный, парень возвращается в столовую на свое место. Продолжает есть остывший завтрак, стараясь не смотреть на отца и мать.
– Очень сильно я тебя? – виноватым тоном интересуется отец Николая. Он уже отошел от гнева и, пока управляющий мазал сыну спину, успел сто раз пожалеть, что не сдержался.
В столовую вошел Кузьма с дымящимся кофе на подносе. Николаю появление мажордома придало уверенности, и он смело поднял глаза на отца. Ему не удалось скрыть торжествующее выражение лица, и его родителей удивила эта разительная перемена.
Мэр взял предложенную ему управляющим чашку и, приготовившись отпить, замер в задумчивости. «В эту, по-моему, я плесканул побольше», – с удовлетворением отметило про себя выпоротое чадо.
– Извини, сын, за вчерашнее, – принял наконец тяжелое для себя решение Малахитов-старший. – Я так больше делать не буду, только прошу, не употребляй больше этой отравы.
Он с облегчением вздохнул, поднес край чашки к губам, еще раз посмотрев в глаза сына. Мэр сам не знал, что он хотел прочитать на лице своего наследника. Может быть, искорку понимания. Николай смотрел на его губы и чувствовал, как от сильного напряжения, вызванного томительным ожиданием, его начинала трясти мелкая дрожь. Нет, он и не думал остановить его, наоборот, он сдерживался, чтобы не закричать во весь голос: «Да пей ты уже его!!!» Наконец отец сделал первый глоток. Его кадык двинулся по шее, а уши Николая выловили долгожданный звук глотка. Ник перевел взгляд на мать, которая только размешивала сахар. Это длится целую вечность. Стук чайной ложки о стенки фарфоровой кружки: «дзинь-дзинь». Он заполняет все пространство и отдает болью в висках. Отец уже побледнел, и выражение лица говорит о том, что он начал испытывать дискомфорт.
– Мам, да пей же кофе, ты его столько мешаешь, что он уже, наверное, холодный, – не выдержав, выпалил Николай.
Мать внимательно посмотрела на сына, не понимая его раздражения.
– Спасибо, но я, в отличие от отца, не люблю обжигаться кипятком. – Она достала ложку и неторопливо положила ее на стол.
Наконец, к радости сына, мать протянула руку к чашке, но в тот же момент чашка отъехала от нее в сторону. Она опять протянула руку, но чашка снова сдвинулась от матери к противоположной стороне стола. Прояснили все хрипение отца и судорожно сжатая его рукой скатерть, которую он изо всех сил тянул на себя.
– Ты чего? – недоуменно, с глуповатой улыбкой отреагировала мать, думая, что муж решил над ней подшутить.
Однако Малахитов-старший упал со стула, опрокинув на себя со стола всю посуду. Шок матери сменился ее криком.
– Кузьма! «Скорую»! – Она побежала к хрипящему мужу, пытаясь понять, что произошло.
Николай, не зная, что теперь делать, испуганно посмотрел на Кузьму, прося у него помощи. Обносов, ничего не говоря, всунул в руку Николая большой столовый нож.
– Ты чего столбом встал?! Почему не звонишь в «Скорую»?! – с перекошеным от злобы лицом обернулась к мажордому мать Николая.
Не получив ответа, она протянула руку и схватила трубку телефона.
– Не надо, не звони! – перехватил ее руку сын.
– Почему? – опешила мать, но, увидав в его второй руке кухонный нож, сразу обмякла.
Все стало ясно. Они застыли, боясь пошевелиться, смотря друг другу в глаза. Она не могла поверить, а он не мог решиться. В горле лежащего на полу мэра Хромовска раздался клекот.
– Коленька, не надо, любимый мой, – осторожно, словно разминируя взрывоопасные намерения сына, мать потянула телефонную трубку на себя…
Церковная служба подходила к концу, и отец Арсений приступил к исповеди. Очередь к нему выстроилась настолько длинная, что не умещалась уже в церковном приделе. Первым к нему подошел пожилой, приятного вида мужчина. После признания в простых и распространенных прегрешениях он задумался, словно готовясь признаться в самом страшном своем грехе.
– Батюшка, страшно мне, ночами перестал спать, боюсь я детей своих, – выдал он наболевшее за долгое время. – Боюсь, что лишат они меня жизни во сне.
– Так, может, сын мой, страхи эти беспочвенные, тогда такие от бесов, – усомнился священник.
– Так уже один раз ножом пыряли. Прямо в живот, еле успел руку подставить. Вот! – Мужчина протянул правую руку, вдоль кисти которой тянулся глубокий шрам.
Священник попытался успокоить прихожанина, сказал, что ему нужно делать, и пообещал помолиться за мир в его семье.
Следующей была женщина, которая, забыв про собственные прегрешения, с ходу начала жаловаться на дочь.
