Анна Петровна была очень внимательна в мире цифр, но в человеческой психологии разбиралась слабо, частенько принимая желаемое за действительное. Вот и сейчас от ее внимания ускользнуло странное волнение, вдруг охватившее благодушного до сих пор Маевского. С лица его исчезла улыбка, он засуетился, заговорил невпопад и вскоре, сославшись на неотложные дела, распрощался. Чеканова почти не обратила на его уход внимания, во всяком случае, сделала вид, а Крутов был слишком озабочен настроением любовницы, чтобы замечать еще что-то.
Между тем Станислав Игоревич действительно был взволнован чрезвычайно. Вопреки договоренности он даже сразу позвонил по сотовому телефону Орешину и попросил о немедленной встрече. Тот был крайне недружелюбен и холодно сообщил, что занят.
«Дистанцируется, подлец! – со смешанным чувством досады и восхищения подумал Маевский. – Как ведь хочется и капиталец приобрести, и невинность соблюсти! Только такое ведь редко бывает, Дмитрий Николаевич! Придется и вам чуть-чуть замараться…»
– Обязательно нужно увидеться, – пояснил он. – Вскрылись неприятные обстоятельства.
– Ладно, ровно через час у театра, – буркнул Орешин. – Надеюсь, что хлопоты не будут пустыми.
До разговора с Чекановой Маевский собирался перекусить, но теперь у него пропал аппетит, и целый час пришлось просто убивать время, потому что делать Станислав Игоревич ничего не мог. Его терзала одна-единственная мысль, которой ему было необходимо немедленно поделиться.
Через час он присел на раскаленную скамеечку в пронизанном солнцем сквере. Зад немилосердно жгло, но Маевский стоически терпел – его почему-то охватило такое волнение, что дрожали ноги. Впрочем, увидев быстро шагающего по аллее Орешина, Станислав Игоревич почти успокоился.
Приблизившись, заместитель мэра не подал руки, а только коротко кивнул и, благоразумно воздерживаясь от сидения на нагретой скамье, произнес:
– Ну?
– Беда, Дмитрий Николаевич! – живо поднимаясь, сказал Маевский. – Плохие у меня новости!
– Что еще случилось? Давай без этих, без предисловий, знаешь… Что-то я сегодня себя неважно чувствую. Сердечко, вот… А тут ты с новостями. Что, в самом деле реальная проблема?
– Проблема, Дмитрий Николаевич, она самая, – энергично закивал Маевский. – Я тут в фирму зашел, ну, проведать, как дела, как настроение у коллектива. На этом фронте тоже не все благополучно – доход упал, люди увольняться начали…
– Черт с ними! – оборвал Орешин. – Снявши голову, по волосам не плачут. Все это неизбежные издержки. Ты об этом хотел сказать?
– Нет-нет! Тут совсем другое… Поговорил я, значит, с Чекановой – нервничает бабенка чрезмерно, между прочим, – ну и в разговоре меня как обухом по голове! Вы в курсе, Дмитрий Николаевич, что Чеканова отлично знает младшего Томилина?
Орешин резко повернул голову.
– Что? Откуда это она его знает? Что за чушь? Она на двенадцать лет старше этого ублюдка. Она с его дядей сошлась всего лет пять-шесть назад. Откуда ей знать Владимира?
– Не чушь, Дмитрий Николаевич! Дело в том, что жила она с ним в одном доме. Это как раз перед тем, как он чуть на нары не загремел. Видела его чуть не каждый день. Он там заметной фигурой был, весь дом в напряжении держал. Я что думаю – вряд ли она может в таком случае его не узнать, верно? Значит, какие-то коррективы нужно вносить…
– Т-твою мать! – в сердцах выругался Орешин и беспомощно оглянулся по сторонам. – Коррективы он вносить собрался! Это же надо! В одном доме… А ведомо тебе, Маевский, что гонцам за плохую весть раньше голову рубили?
Будто обессилев в один миг, Дмитрий Николаевич все-таки, морщась, уселся на горячую скамью и опустил плечи. Станислав Игоревич настороженно посмотрел на него сверху вниз и отметил про себя, что Орешин казался сейчас измученным, изрядно постаревшим человеком. Тем не менее выглядывающие из-под коротких рукавов рубашки загорелые ручищи, до локтей покрытые седыми вьющимися волосами, производили мощное впечатление. Маевский, с детства недолюбливающий физкультуру и тяжелую физическую работу, всегда немного завидовал богатырской стати Орешина. А тот никогда не упускал случая напомнить о своем босоногом деревенском детстве, в котором ему приходилось заниматься настоящим крестьянским трудом. Правда, в последнее время на воспоминания его не тянуло, все силы отнимало настоящее.
– За что же мне голову рубить, Дмитрий Николаевич? – тревожно спросил Маевский. – Кабы не я, могло бы очень нехорошо выйти. Чеканова ведь будет в директорах сидеть до последнего. Так и сказала – иду на принцип. Ну вот пойдет она на принцип, а тут наш Томилин заявляется. Не настоящий, а наш!
– Ладно, не галди! – перебил Орешин. – Все я понял. Переварить дай, подумать!
Но думать, вопреки своим словам, не стал, а сразу опять заговорил – с интонацией глубоко обиженного человека:
– Это, значит, что же получается? У нас документы готовы, такие, что ни одна собака не подкопается, человек со дня на день приезжает, роль свою вызубрил, понимаешь, все на мази, а тут…
Он бормотал, как человек, разговаривающий с самим собой, не замечая стоящего рядом Маевского. Потом вдруг достал из кармана телефон и позвонил.
– Подгребай сюда! Хватит прохлаждаться! Решать что-то надо!
Ждать пришлось недолго. Через полминуты они увидели торопливо приближающегося Жмыхова. Тот был в «гражданке», на носу – черные очки. Видимо, собираясь на свидание, Орешин захватил его с собой, но оставил в машине.
– Без тебя не обойдется, не надейся! – буркнул Орешин, когда к ним присоединился полицейский. – Вот, сюрприз тут у нас! Может, у тебя светлая мысль родится? У меня мозги плавятся, честно признаюсь! Еще жара эта, черт ее дери!
Жмыхов вопросительно взглянул на Маевского. Тот вкратце изложил ему суть дела. Выслушав, Андрей нахмурился и перевел взгляд на Орешина.
– Чего смотришь? – зло спросил тот. – Какие будут идеи? Или отдадим инициативу этой стареющей шлюхе? Пусть все катится, как катится? Ну, думайте!
– Предлагаю Лидию Михайловну купить, – проявил инициативу Маевский. – За хорошую сумму она должна согласиться признать нашего человека Владимиром Томилиным. По-моему, это самый реальный вариант.
– А по-моему, ты просто реальный дурак! – грубо сказал Орешин. – А из каких ресурсов возьмется та самая хорошая сумма, хотел бы я знать? Другими словами, ты предлагаешь взять ее в долю. Предлагаешь ей вступить в красный пул. А кто тебя на это уполномочил? Никто! Она человек не нашего круга, посторонний человек, пешка. Мы не можем раздавать доли направо и налево. Во-первых, это просто глупо, а во-вторых, неизбежна огласка. Нет, нужно что-то другое…
– Нужно сделать так, чтобы она уехала куда-нибудь, – сказал Жмыхов. – Хотя бы на время… Может, путевка? В какой-нибудь райский уголок?
– Да куда она уедет! – возразил Маевский. – Вбила себе в голову, что должна утереть нос наследнику. Нет, ее сейчас из города не вытолкнешь! Может быть, тогда придержать нашего человека?
