Он сходил в туалет, вернулся в комнату и взял в руки шестикилограммовые гантели. Конечно, в больную руку можно было взять и «трешку», но он решил не жалеть ее сегодня. Пусть работает наравне со здоровой. Он вскидывал руки с гантелями вверх, разводил в стороны, опускал вниз. Потом он медленно поднимал их вверх, чувствуя, как напрягаются все мышцы, так же медленно опускал. Потом он раз двести сделал упражнение «ножницы». Левая рука начала потихоньку ныть. Владимир поморщился, но продолжил занятия. Рука начала болеть сильнее. Он стиснул зубы. Все, никаких ей поблажек! Мало он с ней нянчился? Этот чертов резиновый мячик уже во сне ему снится!..
Так, теперь упражнения для пресса. Владимир лег на пол, засунул ступни под диван, руки с гантелями закинул за голову. Можно, конечно, было взять и трехкилограммовые для такого упражнения, но он решил сегодня покачаться как следует! Итак, пятьдесят упражнений на пресс. Поехали!..
Часа через полтора интенсивных занятий он почувствовал себя как взмыленный конь, вспахавший добрую половину колхозного поля.
Душ с мылом и жесткой мочалкой, плюс обливание холодной водой – самой холодной, какая только может течь летом из крана – и Владимир вышел из ванной свежим, бодрым и чувствующим себя заново рожденным. Если бы еще не ныла рука... Но это не такая уж большая проблема: у него есть хорошая мазь, дорогая, но зато потрясающе эффективная. Он достал баночку из аптечки, открыл белую крышечку. Мазь воняла так, словно была сделана из экскрементов скунса. Понюхав ее в первый раз, он отшатнулся от нее и объявил доктору, что никогда не будет пользоваться этим дерьмом. Но, пересилив себя и помазав серьезно болевшую тогда руку, Володя сделал для себя одно интересное открытие: не все то дерьмо, что им пахнет. Он все-таки стал пользоваться мазью, сначала регулярно, но по мере выздоровления все меньше и меньше. И вот теперь он мазал руку только в случае необходимости, когда доводилось перетрудить ее.
Закончив с рукой, он отправился на кухню. Сейчас он приготовит себе кофе и сделает омлет. Кажется, он видел в холодильнике яйца и молоко, оставленные Лидой. Да тут и кусочек сливочного масла имеется! В это время зазвонил его домашний телефон. Пришлось вернуться в комнату и взять трубку.
– Слушаю.
Ему ответил незнакомый мужской голос:
– Извините, мне нужен Строгов Владимир Андреевич.
– Я вас слушаю.
– Здравствуйте. Вас беспокоят из ОВД Ленинского района. Моя фамилия Столешников, я – помощник следователя. Вы не могли бы подъехать к нам, скажем, завтра?
Владимир насторожился. Подъехать к ментам? Это еще зачем? Голос в трубке между тем вкрадчиво продолжал:
– Владимир Андреевич, мне очень, очень нужно задать вам несколько вопросов...
– Вы вызываете меня на допрос? – прямо в лоб спросил Владимир, сделав голос как можно более удивленным.
– Ну, что вы! Какой допрос, Владимир Андреевич? Боже сохрани! Вы нужны нам как специалист... по военному, так сказать, делу. Вы же видите, я даже не присылаю вам повестку...
– Простите, а зачем я вам понадобился? По какому такому военному делу я вам могу дать консультацию?
– Ну, вы, насколько нам известно, воевали контрактником в Чечне...
«Воевали контрактником», усмехнулся про себя Владимир. Сразу видно, человек штатский.
– Вы приходите, мы здесь побеседуем...
– И на какую, простите, тему будет наша беседа?
– Я хотел бы поговорить с вами о вашем друге Матвее Угорцеве.
– Зачем говорить о человеке, который давно погиб?
– Конечно, нам этот факт известен, но, понимаете... есть некоторые обстоятельства...
Когда менты не говорят ничего конкретного, это всегда дурно пахнет. Потому что их работа – это конкретика и еще раз конкретика. Факты, и ничего, кроме фактов. А эти все «некоторые обстоятельства... так сказать... в некотором роде...» и тому подобные ничего не значащие слова с туманным смыслом – это все для писателей, философов и дипломатов. Для них чем меньше конкретики, тем лучше. А для мента это не свойственно.
Владимир как человек военный любил точность и определенность. Если бы их командир Иван Широков говорил им, отдавая приказ: «Ребята, понимаете... есть некоторые обстоятельства... Аул такой-то занят боевиками, и этот факт нам, конечно, известен... Но, если бы вы, так сказать, пошли туда на предмет уточнения этого факта...», его бы просто не поняли. В армии указания и приказы командиров всегда были четкими и вполне определенными: выбить противника из аула, уничтожить банду боевиков, захватить такое-то транспортное средство. Такие приказы невозможно понять двусмысленно, потому что второго смысла у них просто нет.
– Что конкретно вы хотите от меня? – перебил Владимир растекающегося мыслью по древу собеседника.
– Вы подойдите завтра часикам к десяти в отделение, если вас не затруднит, и мы все вам расскажем...
Почему именно завтра? До завтра он голову сломает, размышляя и прикидывая, что придумали менты. А если его тоже арестуют? Может, не ходить? Но это еще хуже: его объявят в розыск.
Нет, обязательно надо пойти, ведь у них на него ничего нет. Он нигде не засветился, он был уверен в этом. На хуторе, кроме своих, его никто не видел. Даже если бы и видели, это еще ничего не доказывает. Мало ли! Он приезжал в гости к родителям товарища, погулял по берегу озера... Не возбраняется!
Нет, надо все выяснить сегодня, чтобы не болела весь день голова от ненужных мыслей.
– Простите, господин Столешников, а нельзя мне подъехать к вам сегодня? Дело в том, что я в отпуске и хочу уехать на море. Вы застали меня совершенно случайно, я уже собирал вещи...
– О нет, нет, Владимир Андреевич, вы пока не уезжайте! Сегодня так сегодня. Я у себя, мой кабинет номер двадцать девять. Подъезжайте, я буду ждать вас.
– Хорошо. Я буду через час.
Он положил трубку и постоял с минуту, раздумывая. Пожалуй, надо предупредить Богоборцева, что его вызвали в ментуру. Да, обязательно. И еще Ивана, так, на всякий случай. Береженого, как говорится, бог бережет. Какого же все-таки черта ментам от него надо?
Владимир посмотрел на часы: он успеет сделать себе омлет. И еще надо забинтовать руку: от нее дурно пахло этой вонючей гадостью.
Глава 15
Он остановился перед дверью с табличкой «29», выждал пару секунд по привычке, прислушиваясь к звукам, доносившимся изнутри, затем постучал. Услышав «Войдите!», толкнул дверь здоровой рукой.
– Ой, кто это у нас такой больной? – притворно-сочувственно спросил Павел Сергеевич, увидев забинтованную руку посетителя.
– Строгов Владимир Андреевич. Явился по вашему вызову, – по-военному лаконично доложил Владимир.
– Да по какому вызову, Владимир Андреевич, бог с вами! – замахал на него руками Паша. – Вам же сказали: васпригласили на беседу. Проходите, садитесь сюда, на стул. Я – следователь Егоров Павел Сергеевич, это – мой помощник Столешников Александр Сергеевич. А что у вас с рукой? Что-то серьезное?
