– Звони, – чуть слышно проронила она, прикусив губу, чтобы не разрыдаться от переполнявшей ее досады.
– Ай, молодец, – мгновенно преобразился Самвел и, протиснувшись к столу, подняв трубку телефона, «утешительно» съязвил: – Да ты не переживай, Алиночка. Оставит он тебе пару твоих салончиков. Мамой клянусь!.. Ну, один точно оставит.
* * *
Все время, пока продолжался затянувшийся диалог Арутюняна с владельцем сети крупнейших владивостокских супермаркетов Гургеном Лерия, вхожим в кабинеты самых высокопоставленных чиновников краевой администрации, Алина, почти не прислушиваясь к разговору, нервно курила. То прислоняясь спиной к неудобно расположенному у самой стены валику тахты, то снова приподнимаясь и свободной рукой непроизвольно одергивая на коленях задирающуюся юбку. Конечно, еще обдумывая предстоящий торг с Самвелом, она предполагала, в какую цену может вылиться его поддержка, и ее не слишком смущало даже то обстоятельство, что, скорее всего, этого мерзкого скота придется в буквальном смысле ублажать. Но Алина и подумать не могла тогда, что цена эта окажется настолько высокой! Да и никакого торга на самом деле не состоится. Он будет совершенно неуместен!.. Но, какой бы непомерной ни казалась эта цена – ее все равно придется платить. В сложившейся обстановке выбирать не приходится. Поздно капризно крутить хвостом, ведь самостоятельно ей из этого лабиринта никогда не выбраться.
Арутюнян повесил трубку и удовлетворенно прищелкнул своими пухлыми пальцами. Крутанув кресло в сторону Алины, снова озорно подмигнул ей своим поросячьим глазком:
– Э-э! Что грустишь, девочка? Не надо, да? Все нормально. Не волнуйся. Гургенчик слово дал. А он свое слово держит.
– Спасибо, Самвел.
– Да брось ты, Алиночка... Не благодари. Какие могут быть вопросы между такими старыми друзьями, как мы с тобой... Ведь мы друзья, да?
– Конечно, друзья и... я тебе очень благодарна.
– Зачем такое говоришь? – недовольно сморщился Арутюнян и, подкатившись к резной ореховой секции, занимающей всю дальнюю стену кабинета, открыл дверцу бара. Посмотрел на горку бутылок с разноцветными этикетками и выбрал початую бутылку пятизвездочного «Ахтамара». – Мы сейчас с тобой эту радость отметим. Друзьям нельзя грустить, детка. Друзьям положено веселиться! – И, щедро нацедив коньяк в пузатые «наполеонки», добавил: – Ай, какой добрый человек Гурген! Вах, какой человек! Никогда друзей в беде не оставит.
Алина пила мелкими глотками, жмурясь от удовольствия и чувствуя, как приятное тепло разливается по всему телу. А когда управилась с первой порцией, Самвел со шкодливой улыбочкой тут же налил ей вторую и, поднеся свой бокал к огромному, как у бабуина, щербатому носу, втянул в себя затрепетавшими ноздрями исходивший из него аромат и блаженно закатил глаза:
– Лучший в мире коньяк, да?! – возопил восторженно, беззастенчиво привирая, как всякий «преуспевающий» армянин. Алина, равнодушная к его фальшивым восторгам, продолжала молча утешаться действительно неплохим коньяком, и с каждым глотком навалившиеся проблемы отступали все дальше, становились все менее весомыми. Жуткая перспектива лишиться всего нажитого, превратиться из настоящей бизнес-леди в обыкновенную хозяйку какой-нибудь заурядной занюханной парикмахерской ее уже больше не пугала. Одному богу известно, что там ждет впереди, а потому и нечего расстраиваться раньше срока. Главное сейчас – это устоять! Устоять, чтобы потом, когда все уляжется, опять начать все сначала. При ее-то способностях и мертвой хватке – не такая уж и трудная задача... А с помощью Арутюняна можно будет и Глотова со временем сковырнуть. Тут уж выиграет тот из них двоих, кто окажется к Самвелу ближе, кто умудрится стать для него незаменимым. А в этом никакому Филипповичу ее не обойти! Никакая фора не поможет.
И довольная собой Алина, поставив на стол пустую «наполеонку», лукаво переглянувшись с начинающим распаляться Арутюняном, подошла к нему вплотную и взяла в руки пряжку его брючного ремня.
– Только дверь закрой, – пьянея, хихикнула она, отмечая про себя, что не такой уж он и страшный урод, как казалось до коньяка. Просто милый пузанчик.
– А-а, не надо закрывать, девочка. И так никто не войдет, – возбуждаясь, заурчал Самвел, запустив свою мохнатую пятерню под ее коротенькую юбчонку. – Ты разденься только. Я смотреть на тебя хочу. Я так больше люблю, да.
И она медленно разоблачилась, изображая при этом какую-то жалкую пародию на подсмотренный в кинопорнушке эротический номер. Опустилась на колени и обхватила ладонями восставшее внушительное достоинство застонавшего от вожделения Арутюняна. А затем, ловко поместив его за щеку, принялась интенсивно трудиться губами и язычком, помогая себе двумя руками.
– Аво эх! – промычал Самвел. – Вай, хорошо, детка! Как хорошо!.. – И, совершенно обалдев от сладкого удовольствия, перешел на какой-то ломаный русский, словно только вчера приехавший в Россию гастарбайтер. – Ты поднимись, да... Всю тебя видеть хочу! Так хочу!
Алина сразу же послушно поднялась на ноги и, перегнувшись в поясе, оттопырив назад свою соблазнительную круглую попку, продолжила начинающее ее увлекать занятие. Да так азартно, что разомлевший Самвел даже не услышал, как открылась дверь в кабинет, а вошедшего старшего брата, лысого и кривоногого коротышку Ашота, заметил только тогда, когда тот в полном восхищении замер в двух шагах от них с Алиной.
– Слушай, – прохрипел Самвел, – что стоишь, как ишак?! Помогай давай, да...Ты, Алиночка, не против?
Окончательно окосевшая от выпитого коньяка Алина только промычала в ответ что-то нечленораздельное, не выпуская изо рта багровое от напряжения достоинство младшего Арутюняна, и старшенький тут же начал дрожащими руками снимать с себя брюки. Долго елозил, кряхтя, пока ему наконец не удалось пристроиться к ней сзади. А через минуту после этого Алина уже вовсю ему подмахивала, все больше распаляясь и повизгивая, одновременно ублажая обоих уважаемых джигитов. Что-что, а работы она никогда не гнушалась. Тем более такой приятной и полезной.
Дорофеев
Дверь в хату распахнулась. На улицу вывалился Солдат и обалдело уставился на Игоря.
– Тут это, шеф... – заблажил он срывающимся от радости голосом. – Нашли вот. В сапоге у него было, в портянке замотано. Представляешь?!
Дорофеев, еще погруженный в свои невеселые мысли, бросил на шоферюгу рассеянный тяжелый взгляд. Но, присмотревшись повнимательнее к тому, что тот ему протягивает, замер в полном изумлении. Это была плотная пачка баксов, перетянутая резинкой. Игорь взял ее, взвесил на ладони, прикидывая, сколько она может потянуть, и молча шагнул за порог.
* * *
Теперь он уже глядел на этого помятого, словно побитого молью мужика с неподдельным интересом. Пацаны только начали его прессовать, а потому он еще выглядел терпимо. Сидел на полу в захламленном углу и, вытирая кровавые сопли своей здоровенной заскорузлой клешней, недобро зыркал на Дорофеева.
– Да ты, оказывается, не так прост, как кажешься, – констатировал Игорь, снова взгромоздившись на табуретку. – Откуда такие бабки, если не секрет? Сельчан втихаря трясешь? Так с них тоже вроде много не разживешься?.. Что молчишь? – И, подозвав Щира, приказал: – Так... Ну-ка еще раз тут все обшмонайте. И в этот раз как следует. Пол, потолок, все стены простучать. Проверить каждую щель... Не забудь в хлеву посмотреть. В общем – везде. Ясно?
