– Ты со мной, Витек, а вы вдвоем, – обратился к пацанам, – с этими засранцами здесь остаетесь. Чалый за старшего.
– Понял.
– Сидишь на связи. А там – по обстоятельствам. Держи, на всякий случай, ключи от джипа. Но не вздумай, если там что, на нем за нами рвать. Возьмешь в селе еще одну колымагу, понял?
– Нет, командир, ну, что я не въезжаю, что ли...
– И за этих клизмачей головой отвечаешь.
– Да, все ясно, Шура, – не замедлил отозваться Чалый. – Не переживай. Все как надо сделаем...
Дорофеев
Отослал Солдата перегнать снегоход поближе к дому, а сам, оставив порядком перетрусившего после сработки самострела Глотова в зимовье, стал осторожно обходить по периметру прилегающую территорию. Очень скоро обнаружил еще несколько таких же примитивных мелких подлянок вроде замаскированных петель и настороженных капканов. От этого настроения заметно прибавилось – не ожидал, что тертый зверобой окажется на поверку так неизобретателен. Вроде бы опытный деляга – тигра бьет запросто, – а дальше такой детской глупости у него мозги, как видно, не варят. Ну и лады! Тем лучше. Тем быстрее удастся с ними разделаться и поставить точку во всей этой надоевшей тягомотине.
Но то, что он позже нашел в подполе, Дорофеева неприятно озаботило – промасленная ветошь в снарядном ящике. Вполне даже может быть, что у этого ушлого тигрятника здесь был заныкан весомый ствол. А это уже настораживает, ведь стреляет-то этот обормот, наверно, неплохо. Стрелял, точнее. Теперь-то вряд ли сумеет просунуть в спусковую скобу свои шаловливые пальчики... Но и вояку, и деда тоже со счетов сбрасывать не стоит. С хорошим стволом, ясный день, они вполне способны прилично покочевряжиться. Запросто даже могут... Потому и, когда рванули дальше, постепенно разматывая нарисованные на снегу мудреные «скидки» беглецов, Дорофеев вел машину еще неспешней, медленней, весь превратившись в зрение и слух. Вел, с каждой минутой все больше, все явственнее сожалея о том, что нет сейчас с ним рядом надежного и проверенного Дыбы. И дальняя память совершенно некстати подкидывала к глазам ненароком вырванные из прошлого воспоминания...
* * *
В тот поначалу ничем не примечательный долгий и тягомотный июльский день их взвод проводил обычную проверку паспортного режима в небольшом чеченском селении.
Жара под сорок измотала вконец. Пот лил градом по лицу, нещадно щипал посеченные песком веки. Камуфляж, пробеленный насквозь тонкой меловой пылью, мерзопакостно прилипал к мокрому телу под увесистым броником. Так и подмывало распустить разгрузку, сбросить с себя все до последней шмотки, чтобы хоть немного продохнуть и охладиться. Уже единственная мысль в мозгах гвоздила неотвязно – побыстрее бы убраться, к чертям собачьим, из этого гребаного аула, покончить наконец с затянувшейся нудной канителью. А потому едва сдерживал рвущееся наружу раздражение. И когда Дыба, которому, как казалось, глядя на его невозмутимую каменную физиономию, любая здешняя парилка глубоко параллельна, отстранив в сторону хмурого белобородого хозяина зачуханной глинобитной халупы, шагнул в дом, парочка смачных матюгов с большим трудом удержалась на языке. Ну какого, спрашивается, хрена лезть в эту сумрачную вонючую духотищу, когда и ежу понятно – нету здесь, в этой мелкой сонной дырище, ни одного абрека? Еще задолго до их приезда все до единого срыли в горы. Дорога-то отсюда, с верхотуры, вся как на ладони. Чего бы им, падлюкам, сидеть да дожидаться, когда их тут всех в капусту покрошат? Да еще и, при мутном раскладе, вместе со всем их корявым бабьем да стариками? Совсем, что ли, из ума выжили?!
В доме забойно пахло каким-то душистым пряным мясным варевом. Так, что, перешагнув порог, невольно сглотнул моментально набежавшую в рот слюну. Давно успел соскучиться по нормальной домашней жрачке. Сытная, но примитивная и безвкусная мужская готовка уже успела за две недели командировки набить оскомину.
В темном углу у очага в одиночестве возилась чеченка. Она резко разогнулась, метнула в сторону вошедших чужаков настороженный тяжелый взгляд. Выпрямила спину и застыла на месте, прижимая к груди поварешку с длинной, причудливо изогнутой ручкой. Внимательно посмотрел на нее: «А бабенка-то – класс!» И сверху, и снизу – все на месте. И в талии, как оса. И на мордашку ничего. Если бы не эта их извечная горбинка на носу – так и вообще, хоть на журнальную обложку. Тонкие, точеные черты смуглого чистого лица. Темные глазищи в опахале длинных ресниц. Именно такой женский тип всегда ему импонировал, заставлял инстинктивно трепетать ноздри.
Дыба подвалил к чеченке вплотную, уставился на нее в упор, забив болт на все их дебильные горские обычаи:
– Может, ты мне, красотуля, внятно объяснишь, где твой мужичок обретается, а то аксакал ваш темнит, жучара, как филин?.. Ну, так что?.. Прояснишь ситуацию?
Баба не проронила ни слова. Будто и ни к ней Дыба обращался.
– Я же тыбе сказал, – прорезался старик, – в Москве он. На стройке работает...
– А ты помолчи, дед, – не оборачиваясь, недовольно отбрил его Дыба. – Я тебя, борода, уже спрашивал. Теперь ее послушать хочу... Ну что, марушка?.. Будем рожать или как?.. Ну чего ты губешки свои поджала? Я же к тебе обращаюсь...
Чеченка упорно отмалчивалась, отведя глаза в сторону. Да и не могла она с посторонним мужиком лясы точить. По-любому не могла. Это же, по их вайнахским законам – полный облом. Ни в какие ворота не лезет. И Дыба, сучок, естественно, это прекрасно знал. Знал и продолжал провоцировать. Скучно мудиле стало. Поиграть захотелось.
– Слышь, Игорек? – продолжал тупить Дыба. – А я вот не верю, что ее гордый черножопый папик на стройке пашет. Ну не верю, бля буду... Я уверен, что он, вражина, где-то здесь, совсем недалече, в темной пещерке кинжал на нас точит. Как? Угадал, роднуша?.. Точняк, да?
– Да хватит уже. Кончай, – постарался Дектярев прекратить совершенно ненужный затянувшийся спектакль, но разве Дыбу с ходу остановишь? Пока не натешится вдоволь – пустой номер.
– Ну да ладно, – совершенно неожиданно пошел на попятную Дыба. – Не хочешь нас просветить, и хрен с тобой, золотая рыбка... Нам ведь в принципе это – по барабану... Если твой джигит-замудонец действительно по горам ползает, то все равно рано или поздно мы ему кирдык пропишем. И уши отрежем. А как же? Отчекрыжим на хрен. И я их тебе сам, роднуша, на блюдечке принесу. Обещаю... Я ведь адресок запомнил. – Дыба повернулся к двери, сделал пару шагов и снова остановился. Поднял глаза и лукаво разулыбился: – Слышь, братан, я тут вот что вспомнил... – Его квадратную скуластую рожу начало просто перекашивать от едва сдерживаемого смеха. – Че вспомнил-то... – понес он, откашлявшись. – А хочешь, Игореха, себе чеченскую маму заиметь?
– Какую маму?
– Я же сказал – чеченскую, – продолжил Дыба уже с нарочито серьезной физиономией. – Вот она и будет тебе мамкой. Приемной – ясный перец. Как тебе такой расклад? Нравится?
– Да хватит уже... Пошли.
