– И что? К чему вы клоните?
– А к тому, дорогой мой спаситель, что ведение бизнеса – это чисто организационное мероприятие. Надо провести одно, потом другое. Вот я и продумаю несколько организационных ходов, которые помогут мне выиграть эту войну бескровно.
Антон покачал головой, но прямо возражать не стал. Это только красивые слова, решил он, а вокруг уже свистят пули. Тут нужны меры гораздо серьезнее. Однако убедить Кузьмина пока не показывать даже носа на улицу Антону удалось, и он поспешил вернуться к себе в Управление.
Правда, заняться своими прямыми служебными обязанностями ему было не суждено. В коридоре второго этажа он нос к носу столкнулся с полковником Кулевцом. Красноватый цвет лица говорил о том, что начальник Управления приложился к рюмочке коньяка. Или не к одной.
– Копаев? – опустился на Антона начальственный взор. – Ну, как служится? Давай-ка зайди ко мне, Копаев.
Антон послушно поплелся за полковником в его кабинет. «Вот ведь угораздило столкнуться, – подумал он с огорчением. – Поработал бы пару часиков, а потом пошел домой к Ксении и раз и навсегда разобрался бы в наших отношениях».
– Садись, Копаев, – велел Кулевец, продвигаясь вдоль кабинета к своему большому креслу. На мгновение он задержался у стеклянного шкафа: – Может, рюмочку, а? С устатку?
– Нет, спасибо, Леонид Михайлович. Мне еще работы сегодня по горло. Хочется со свежей головой закончить.
– Н-ну… ладно. – Полковник втерся между столом и креслом и опустился в него. – Ну, рассказывай, как дела.
– Нормально. Думаю, претензий к вам не поступало.
Упоминание о поступлении претензий вызвало из недр начальственного, замутненного алкоголем сознания очередную порцию возмущения. Антону пришлось еще несколько минут выслушивать рассуждения на «околослужебные» темы. Потом Кулевец немного похвалил Антона, но сделал это сдержанно, чтобы на лейтенанта не напала звездная болезнь. Антон сидел и ломал голову, как бы ему ненавязчиво сформулировать вопрос о Федорове. Как-то надо было закамуфлировать свой интерес к подполковнику и его послужному списку. Наверняка Кулевец знает его историю перевода сюда десять лет назад. Хотя, а сам полковник сколько тут служит? Спросить? А если ему неприятно вспоминать, если он проштрафился и его сюда, что называется, сослали? Вопреки сложившемуся в Управлении мнению, Антон не был с полковником в таких отношениях, чтобы вот так запросто расспрашивать его о жизни.
Однако хоть что-то полезное для себя Антон узнать решил:
– Леонид Михайлович, а что это за история с перестрелкой, о которой вы на собрании говорили? О том, что там полицейские замешаны?
Кулевец многозначительно сложил губы дудочкой, но за этим жестом слов не последовало. После нескольких старательных мимических потуг он, наконец, разъяснил, что, собственно, участия полиции там как бы и не было, а был только один из бывших, который совсем скатился, видать, до самых низов и предал своих товарищей.
Антон попытался подбросить свежую мысль, что погибший вполне мог оказаться на стороне правопорядка, а погибнуть как раз в перестрелке с бандитами и уголовниками. Провокация не удалась, потому что стало совершенно ясно, что начальник Управления информацией по этому делу абсолютно не владеет.
Когда разочарованный Антон, наконец, вышел из кабинета, возвращаться к себе ему уже не захотелось. Да пропади оно все пропадом, вся эта канцелярщина, решил он. Пусть меня завтра поругает Попов! В крайнем случае сошлюсь, что вызывал Кулевец. А еще можно утром часика на полтора прийти пораньше и кое-что успеть сделать. Ну, ладно!
Антон вышел на улицу и вдохнул пропитанный хвоей воздух. Сегодня ветерок особенно тянул со стороны сосновых сопок. Ноги сами понесли его вдоль знакомой улицы. Настроение постепенно улучшалось, причем с каждым поворотом на перекрестках. И, наконец, показался дом, в котором жила Ксения. Невзрачный трехэтажный дом постройки примерно шестидесятых годов светил окнами на кроны больших старых деревьев, которые росли во дворе. Свет уютно пробивался сквозь ветви и листву, оставляя у земли затемненное пространство. Было в этом что-то старое и доброе, как из детства. Причем не своего, а детства прошлого поколения – родителей.
Антон вспомнил старые фильмы, рассказы матери о ее детстве и юности, как дружно жили люди вот такими же дворами, как ставили на подоконники проигрыватели и слушали любимые песни. Как радовались советским праздникам, как к ним готовились. Как ходили на демонстрации, как в эти дни с утра до вечера по всему городу играла музыка. Как собирали детей в школу, особенно к первому сентября. И как дети радовались этому, потому что к началу учебного года обязательно получали массу обновок – и душисто пахнувшие новой кожей ботинки, и новый пенал, и еще что-нибудь. И как в каждой квартире первоклассника отмечали по вечерам это событие.
Неожиданно он почувствовал, как болезненно сжалось сердце. Все эти мысли, все воспоминания, все так или иначе было связано с домом. А что такое дом? Дом – это такое желанное, уютное место, куда ты все время стремишься, где тебя ждут. У Антона не было дома, очень давно не было. И на всем свете его никто не ждал. Это была страшненькая, отдающая могильным холодом мыслишка. Нигде и никто на всей огромной земле тебя не ждет. Нет у тебя ни-ко-го!
Антон остановился и подумал: «Если есть на земле справедливость, то пусть меня ждет Ксения. Глупо все получилось, но я иду сейчас к ней, чтобы все исправить, я хочу все исправить. И, главное, чтобы она меня ждала. Тогда все получится. И сейчас получится, и вообще все у меня получится».
Подходя к дому, он не встретил ни одного человека. Двор был пуст, словно вымер, и только из окон лился молчаливый свет, казавшийся теперь Антону унылым. Он прошел между деревьями ко второму подъезду и остановился под окнами квартиры Ксении. Там горел неяркий свет, видимо, от настольной лампы или торшера. Сразу представилась девичья фигура, которая свернулась под этим торшером калачиком и тоскует в полумраке пустой квартиры. Почему калачиком и почему пустой, Антон не знал, просто такой была ассоциация. И именно эта ассоциация толкнула на мысль, каким должен быть способ вызвать Ксению. Слишком обыденно и нелепо подняться и позвонить в дверь, надо дать о себе знать необычно, как необычны и их отношения.
Легкий стук в окно, который должен все объяснить. Только так. Антон присел на корточки в поисках маленького камушка, пошарил ногой. Вот этот подойдет. Бросок, но камушек не долетел и стукнулся в кирпичную стену ниже окна. Он снова пошарил под ногами и нашел второй. Снова бросок, но окно было словно заколдовано, второй тоже не попал в стекло.
– Возьми вот этот, побольше, – раздался сзади чей-то голос, – те слишком маленькие.
Антон так резко обернулся, что хрустнули шейные позвонки. Перед ним стояла Ксения и протягивала кусок кирпича. За ее спиной под деревом была неприметная лавочка, а на ней сумочка и кофта. Девушка сидела тут давно, это было понятно. И еще было понятно, что она его ждала.
Антон взял Ксению за руку, отбросил в сторону кирпич, отряхнул ее ладошку и, не удержавшись, прижал ее к губам.
