– Вы правильно сделали, что ничего не стали говорить, Владимир Евгеньевич. Очень правильно. Завтра у вас будет адвокат, завтра вам все объяснят относительно линии поведения, относительно доказательной базы. Но помните, что рот нужно держать на замке. Это касается и происхождения денег в вашем кабинете, и тех схем, о которых вы знаете. Будете молчать, и скоро вас отсюда выручат.
– Скоро? – громким шепотом возмутился Мальцев. – Да меня же в тюрьму сейчас повезут! Вы понимаете, что это такое?
– Ну, не в тюрьму, а всего лишь в следственный изолятор, – криво усмехнулся юрист. – А виноваты во всем вы сами. Зачем надо было приглашать в свой кабинет этого человека? Почему вы не сообщили о звонке… кого надо было предупредить. Вы элементарным образом подставились, Владимир Евгеньевич. И сами подставились, и руководство подставили. Теперь терпите! Все зависит от вашего поведения. Будете умницей, и скоро для вас все закончится.
Однако прошел день, и еще один день. Заканчивался уже третий, как Мальцев сидел в камере следственного изолятора № 1. Мальцеву казалось зловещим то, что изолятор находится рядом с Ивановским кладбищем. Он знал этот изолятор, много раз проезжал мимо по улице Репина, много раз приходилось ему бывать и на самом кладбище. Он слышал и раньше беспочвенный треп, что в 1-м изоляторе до отмены смертной казни расстреливали осужденных и что их якобы зарывали тут же на Ивановском кладбище без обозначения могил.
От всех этих воспоминаний становилось как-то жутковато на душе. Особенно потому, что сидел Мальцев без всякой связи с внешним миром. Он ходил по камере из угла в угол, а в голову лезли картины виденного когда-то на кладбище. В самом центре, на холме, величественный памятник известному земляку, уральскому писателю – Павлу Петровичу Бажову. И не просто писателю, а человеку, свято верившему в идеалы коммунизма. И рядом, почти напротив каменной фигуры Бажова, памятник другого пламенного коммуниста. Мальцев хорошо помнит потеки красной краски на прямоугольном камне памятника. Это могила Петра Ермакова – активного участника расстрела семьи Романовых. Человека, который гордился этим до конца своих дней. И красная краска – как кровь, запекшаяся на камне, как символ пролитой Ермаковым человеческой крови.
Мальцев совсем бы ударился в истерику, если бы не посылка от жены. Ее принесли на второй день. Значит, Катя все знает! Это хорошо, что она знает, от этого на душе как-то спокойнее. В посылке была большая сумка, как объяснили Мальцеву, для хранения личных вещей. Был тут и спортивный костюм, носки, нижнее белье, бритва, сигареты.
Сигаретами пришлось поделиться с двумя сокамерниками. Один – щуплый мужичок неопределенного возраста, который на всех глядел с верхнего яруса с большим интересом. Другой был парнем лет тридцати. Неизвестно, что он там такого совершил, но пребывал парень в состоянии постоянной угрюмости. А еще он постоянно изводил себя спортивными упражнениями. От этого в камере нечем было дышать от пота. Кстати, парень много отжимался, подтягивался и так же много и нервно курил.
– Я слышал, что про тебя народ базарил, – на второй день поделился мыслями с Мальцевым мужичок. – Ты на «бабках» погорел. По такой статье в СИЗО не сажают, а тебя сунули. Знаешь, почему? А я скажу, поделюсь с тобой опытом. Знаешь ты много, нервный ты. Можешь по глупости прилюдно кому-то что-то сказать, позвонить. Ты же боишься? Вижу, что боишься. Вот и на воле ты бы кинулся правды искать, защиты. Тут-то следствию сразу бы и дал лишнюю информацию.
– Так вы считаете, что в моем аресте виноваты… – опешил от этой дикой мысли Мальцев.
– Дружки твои, подельнички, – засмеялся мужичок. – Обычное дело!
И только на третий день Мальцева вывели, наконец, в коридор, провели через пару решетчатых дверей и подвели к камере, которая располагалась возле помещения охраны. Это оказалась комната для допросов, где его ждал адвокат.
– Ты чего это телефон на ночь отключаешь? – насмешливо, но с ноткой подозрительности спросил Боруцкий. Это был его первый звонок на «подаренный» Антону телефон. – Что, есть причины?
– Причины есть всегда, – ледяным тоном ответил Антон. – Особенно когда выполняешь такие поручения, как ваше. Да и без них тоже. Хочется утром проснуться.
– Да ты маньяк, парень! – в голос расхохотался Боруцкий. – У тебя патологическая мания преследования. А если ты мне понадобишься посреди ночи? Как мне с тобой связаться?
– Переведите на казарменное положение, – язвительно проговорил Антон, – за отдельную плату. И тогда я буду у вас под рукой в любое время дня и ночи.
– Ладно, это я так, – примирительно произнес Боруцкий. – Шучу! Я хотел сказать, что работу ты сделал правильно. Нормально. Человек все понял и теперь вполне адекватен. Сегодня, максимум, завтра, увидимся, и получишь премиальные. Пока отдыхай.
Антон послушал гудки в трубке, потом неторопливо убрал аппарат в карман. Значит, Боруцкий примирился с тем, что не будет знать, где его помощник бывает ночью. Это или уже полное доверие, или у него есть иные способы добиться своего. Телефон – это так, игрушка. Антон решил пока быть предельно осторожным, хотя он и понимал, что слово «пока» в его деле звучит достаточно условно. Сначала ему не будут доверять, потому что он человек новый, непроверенный. А потом ему не будут доверять, потому что он уже слишком много знает. То есть доверять ему не будут никогда. А потом… сколько там Быков назвал пропавших помощников Боруцкого? Четверо? Вот как-то так схема и работает. Просто надо об этом помнить и не переступить линию, которую переступать нельзя. А еще Антон был уверен, что даже не успеет подойти к этой запретной линии. Не вечно же Быков намерен разрабатывать Боруцкого и тех в полиции, с кем Боруцкий связан.
И тут ему в голову пришла мысль, что звонок Боруцкого должен что-то означать. Как-то, если разобраться, разговор был «ни о чем». Если хотел премию выдать, так позвонил бы непосредственно перед встречей, вызвал бы, а там уже и похвалил бы, если есть за что. Смысл звонить сейчас? Можно, конечно, считать Боруцкого плохим менеджером, бестолковым психологом, который не умеет руководить своими людьми, дергает их, не мотивируя. Но, судя по всему, Боруцкий давно попал в поле зрения Быкова и подобраться к нему, не подставив Антона, Алексею Алексеевичу пока не удавалось. Если преступник так долго на свободе, значит, он талантливый преступник, и нечего приписывать ему ходы, которые делаются просто так.
Самый простой вывод после этого звонка – Антон нужен был для того, чтобы определить его местонахождение. Но это можно сделать, и не вызывая абонента непосредственно. Значит, Боруцкий хотел услышать реакцию Антона на претензию. Ведь он с ходу, без приветствий, задал свой вопрос, сразу и «в лоб» – почему это Антон телефон на ночь выключает? Получалось, что этим Антон вызвал лишнее недоверие. Но и лишнего риска он не хотел. Зажал его Боруцкий с этим телефоном!
– Копаев! – раздался за спиной мужской голос. – Не оборачивайся! Дело есть, срочное, а для тебя еще и важное. За углом стоит «Нива-шевроле», номер «355». Садись в нее, только по сторонам внимательно осмотрись. Следить могут за тобой!
