К десяти вечера Пашка, наконец, смог поймать одного из бывших работников уголовного розыска Серегу Маркова, с кем когда-то вместе работал и даже сидел в одном кабинете. Они стояли на улице, перед входом в здание Управления и курили в темноте. Марков был капитаном, работником отдела по борьбе с экономическими преступлениями, что Пашке и было интересно. Солидным стал Серега, взгляд у него теперь самодовольный, и походка совсем иная. Но Пашка понимал, что на планерках в любом отделе часто звучат дела коллег, и старый приятель мог слышать о деле Мальцева.
Как оказалось – слышал. И не только слышал, но и хорошо знал, потому что дело уж очень серьезное закрутилось вокруг этого самого Мальцева.
– А ты что, хорошо его знаешь? – спросил Пашку Марков.
– Да с детства фактически. И его, и жену, Катьку.
– Хреновые там, Паша, дела. Мальцева твоего повязали в момент получения крупной взятки. И помочь ему уже ничем нельзя. Даже адвокат не вытащит, так, пару лет скостит, если повезет. А вот с женой его еще хуже. Это я тебе по секрету скажу. Ее похитили!
– В смысле? Как похитили?
– Как похищают, – ухмыльнулся Марков. – Тихо хватают, в данном случае вместе с дочерью, и увозят в неизвестном направлении. Пока, насколько я знаю, никаких требований не предъявляли. Ни выкупа, ни каких иных.
– Ты-то что по этому поводу думаешь?
– А мне зачем думать, это не мое дело, этим занимается другой сыщик.
– Так уж и не сложилось у тебя своего мнения?..
– Понимаешь, Паша, дело с твоим другом очень темное, – уверенно заявил Марков. – С одной стороны, как я понял, у него тяжеловесные покровители «на самом верху». Но его никто не бросился спасать, защищать. Там ведь знаешь, как все делается? Если нужный человек, так он и до суда не дойдет. А твоего Мальцева или сдали, или бросили. И знаешь, почему?
– Почему?
– Или не поделился, или зарвался. То есть стал хапать самостоятельно, без разрешения, такое там не поощряется. Жену его похитили, чтобы рот ему заткнуть, но это мое личное мнение постороннего наблюдателя.
– В каком смысле, «чтобы рот заткнуть»?
– А в таком, Паша! Он же теперь барахтаться под следствием будет, свою шкуру спасать. Может и лишнего сболтнуть про свое начальство в правительстве. Думаешь, что это только в кино таких чиновников показывают? Вспомни, ты же в уголовке работал. Сколько у нас ниточек по разным делам наверх тянулось, и сколько раз по рукам били. Но это так! Я тебе ничего не говорил!
– А когда Катю похитили?
– Дня три назад, что ли. Да, вроде дня три назад.
Шаги за дверью камеры заставили вздрогнуть. Мальцев понял, что он стал слишком сильно и часто реагировать на различные звуки, которыми очень богат следственный изолятор. Шаги по коридорам, грохот железных дверей, лязг запоров, команды контролеров, а то и арестованные начинают орать страшным голосом. Такое тоже бывает часто. Сокамерники объяснили, что это уголовные «психуют». Разыгрывают из себя умалишенных, симулируют психические припадки. Кто-то так развлекается, кто-то время тянет, а кто-то норовит уйти от большого срока.
Вообще-то, все в изоляторе проходит по определенному порядку, все по часам и минутам, но от этого на душе только хуже. Только больше раздражение, злость, чувство безысходности от ежедневного подъема, включения света, уборки камеры, завтрака. Команды, команды, команды! Каждый день – бесконечная череда команд. И изо дня в день одни и те же команды, слово в слово, как бездушные автоматы. Ничего теплого, человеческого, ничего индивидуального. От этого хочется выть, хочется залезть с головой в какую-нибудь нору, чтобы ничего не видеть, не слышать, не понимать. Даже ежедневный вопрос о том, есть ли жалобы к администрации на содержание и питание, звучит с монотонностью автомата.
На этот вопрос не принято реагировать, это Мальцев усвоил со второго раза. На первый раз, выведя в коридор из камеры, ему объяснили, что все в рамках закона и инструкций. Вторая попытка доказать, что условия в камере далеко не человеческие, закончилась штрафным изолятором на двое суток. Мальцев понял, что жаловаться тут нельзя, да и не на кого.
Шаги замерли у двери камеры, и все, кто находился внутри, тревожно подняли головы. Ширкнула задвижка глазка, а через несколько секунд в двери с лязгом стал проворачиваться ключ, и она распахнулась. Мальцев сидел спиной, изо всех сил стараясь держать себя в руках и не обернуться. Это было глупо, но все равно хоть какое-то занятие, тренировка своей воли. Он знал, что контролер сейчас стоит перед второй решетчатой дверью и выискивает глазами непорядок в камере или того, кто ему нужен из подследственных. Потом прозвучит команда всем построиться у противоположной стены, потом он выкликнет кого-то и уведет. С вещами или без вещей. С вещами – это на этап, для отправки к месту отбывания наказания. Реже – в другую камеру или освобождение. Но в основном звучит команда – без вещей, что означает – на допрос. Мальцев в очередной раз вздрогнул всей спиной, услышав, что назвали его фамилию и «без вещей». Выйти «с вещами» он отсюда уже не надеялся.
Длинный коридор с синими стенами тянулся и тянулся. Одна решетчатая стена с дверью, вторая, потом стук шагов по железной лестнице вниз. На третьем этаже администрация затеяла ремонт, и на допросы к следователям водили теперь на второй этаж. Ремонт делали заключенные. Была небольшая кучка осужденных, которые остались отбывать свои сроки в стенах изолятора. Как раз для выполнения внутренних работ и обслуживания внутренних помещений. Эти мужики водили дружбу с охраной и контролерами, поглядывали на подследственных свысока и ехидно подмигивали. Местная элита, погань…
Его поставили лицом к стене. Охранник открыл дверь, доложил, что подследственный доставлен, и велел войти. Мальцев шагнул внутрь. Такая же комната, такое же окно под потолком, забранное решеткой и сеткой, чтобы нельзя было дотянуться и разбить стекло. Такие же стены, оштукатуренные «набрызгом», чтобы невозможно было заточить монетку и вскрыть себе вены. Такой же привинченный к полу стул, чтобы… Все предусмотрено, все по инструкции, все как всегда. Словно и не было жизни до всего этого, жизни под небом и среди нормальных людей.
Только следователь другой. Сейчас перед Мальцевым сидел низенький пухлый мужчина лет пятидесяти, который все время хмурился, перекладывая перед собой бумаги. Андрею почему-то показалось, что следователь должен страдать от своего маленького роста, что у него сложился от этого комплекс неполноценности. Глупая и неуместная мысль.
То, что ему снова сменили следователя, было единственным неприятным из всех перемен. В таких местах, как тюрьма, колония, следственный изолятор, все изменения приятны, потому что они прежде всего изменения. В череде монотонных до тошноты дней любое новое приятно, интересно, желанно. Но смена следователя Мальцева расстроила. Ему казалось, что с предшественником они начали уже находить общий язык, что между ними сложилась какая-то симпатия. И опять чужой человек, опять неприязнь, непонимание, раздражение. А тут еще этот доморощенный адвокат пропал. Велел брать на себя, не отклоняться от линии защиты и исчез. Нарушать рекомендации адвоката все-таки опасно, потому что это его единственная надежда, единственная ниточка, связывающая его хоть в какой-то мере с прежней жизнью, с привычной средой. И еще это шанс узнавать хоть что-то о жене и дочери.
