— Ну, в целом картина понятная, — сказал
Кирилл, — и что, описаны все десять экспериментов?
— Нет, всего девять. А относительно десятого есть
только предварительная запись: «женщина двадцати восьми лет, образование
высшее». А дальше ничего.
— Понятно, — вздохнул Кирилл, — ужас какой!
Профессор посмотрел на него с живейшим интересом:
— Вы что-то знаете про эту десятую женщину? Она жива?
Вы можете меня с ней познакомить? Мне крайне важно провести кое-какие тесты и
анализы, просто побеседовать с ней…
— Об этом не может быть и речи! — закричал
Кирилл. — Простите, профессор, — добавил он помягче, — но я не
могу этого допустить. Она и так перенесла тяжелый стресс, вокруг нее до сих пор
происходят ужасные вещи. Я не могу позволить вам делать из нее подопытного
кролика. Чем же вы тогда будете лучше Вадима? Он напичкал ее какой-то дрянью, а
вы мечтаете изучить, как эта дрянь на нее подействовала. Он делал это ради
денег, а вы — ради науки, но ей-то какая разница!
— Вы не совсем правы, молодой человек, но настаивать я
не могу.
— И на том спасибо.
— У вас есть еще какая-нибудь дополнительная информация
об этом десятом эксперименте? В конце концов, вы можете мне рассказать о нем.
— Ладно. На этот раз лекарство было в виде двух
таблеток. Ее обманом заставили принять одну, а вторую она не стала принимать,
на этот раз она обманула. Она говорила мне, что таблетки на нее плохо
действуют, от головной боли, например, она предпочитает принимать только
цитрамон, от простуды — парацетомол, а все эти новые импортные лекарства не
любит, потому что не знает, как они могут на нее подействовать, у нее как это?
— Идиосинкразия?
— Вот-вот. В тот вечер она выпила немного спиртного,
совсем немного, я свидетель, а потом — чашку крепкого кофе и потеряла сознание,
даже не так, а очень крепко заснула. Я не был с ней в последующие сутки, она
куда-то ходила, что-то делала, с кем-то встречалась, но ничего не помнит, эти
сутки и еще ночь просто выпали из ее сознания.
— И когда она очнулась, она пережила шок, кому приятно
потерять память!
— Да, а потом начались неприятности…
— Вы так и не знаете, что с ней произошло?
— Кое о чем догадываюсь, но это неточно. И, может быть,
оттого, что она приняла не две, а одну таблетку, она кое-что начинает вспоминать.
Ее преследуют сны, видения того, что произошло в эти пропавшие сутки.
Профессор завистливо вздохнул:
— Боже, какой бесценный экземпляр!
Но, увидев, что Кирилл нахмурился, тут же извинился.
— Но послушайте, Кирилл, если она приняла одну
таблетку, то, может, не выбросила вторую? — с надеждой спросил Солодов.
— Думаю, что вторая у нее сохранилась.
— О, Кирилл! Если бы вы смогли достать эту таблетку, я
провел бы анализ и выяснил точный механизм действия препарата и, возможно, смог
бы выработать вещество для снятия его последствий. Ведь надо же как-то помочь
тем несчастным женщинам, которые ни за что ни про что заперты в психушку!
— Хорошо. Если вы обещаете не искать эту девушку и не
причинять ей дополнительных неприятностей, я постараюсь раздобыть вам эту несчастную
таблетку.
— Может быть, вы все-таки передумаете, — с
надеждой спросил Солодов, — и приведете ее сюда?
— Ни за что, — твердо ответил Кирилл. — Я не
хочу, чтобы она знала, что могло бы быть, если бы эксперимент над ней не
сорвался, что она могла натворить, а может, уже натворила. Мне это все не
важно, а она пусть не знает.
— Она вам небезразлична? — догадался профессор.
— Дело не только в этом. Там еще много всего
наслоилось, но, простите, профессор, я уж не буду вас утомлять подробностями.
Профессор Солодов понял намек и нехотя отпустил Кирилла,
оставив у себя материалы.
* * *
С тех пор, с того самого дня, как погибли Валентина и Женя и
мы с Кириллом договорились доверять друг, он провожал меня домой после работы
каждый день. Просто встречал у магазина, потом мы ехали в метро, болтая о
пустяках, потом, как школьники, прощались у парадной, и он уходил. Ни разу он
не напросился на кофе, правда, я и сама его ни разу не пригласила. Так
продолжалось несколько дней, тот странный монотонный голос мне больше не
звонил, но успокаиваться я не спешила. Пока я не буду ничего знать точно, Аська
сюда не вернется. Сергей уехал по делам, Ксения Павловна помирилась с зятем и
опять жила у дочери, так что в квартире мы были вдвоем: я и Галкина кошка Пуся.
На все мои вопросы относительно того, что он собирается предпринять для
прояснения ситуации, Кирилл только отмалчивался.
У Нины маму положили в больницу, и она уходила пораньше, так
что оставались после закрытия только мы с Мишей. В этот вечер я заметила, что
он как-то иначе на меня смотрит.
— Чего тебе? — достаточно сухо спросила я, не
хватало мне еще, чтобы он начал проявлять ко мне, так сказать, неслужебный
интерес.
— Да ничего, что-то, я смотрю, ты в последнее время
какая-то не такая. У тебя неприятности? На личном фронте?
— Если бы! — вырвалось у меня помимо воли, но Миша
понял не так.
— Хочешь, домой тебя сегодня отвезу? А то ты какая-то
бледная.
— А потом что? — разозлилась я. — Ночевать
останешься?
— Ну, это ты брось, — Миша был абсолютно
спокоен, — ты же знаешь, у меня принцип: на работе — ни-ни.
Это было верно, он ни разу не приставал с неприличными
предложениями ни ко мне, ни к Нине.
— Ну извини, — примирительно проговорила я.
— Замуж тебе надо, Татьяна, вот что, — вздохнул
он.
— Что-что? С чего это ты решил, что я, на мужиков
бросаюсь, что ли?
— В том то и дело, что нет.
— Ну-ка, объяснись!
— Что тут объяснять, — разоткровенничался
Миша, — есть бабы простые, все у них как на ладони, сразу можно понять,
хочет она или нет. Предложишь такой намеком, конечно, она все сразу поймет, а
если не согласится, то не обидится и мужчину не обидит, как говорится, не
прошло — и ладно! А у тебя.., вид такой, и не недоступный, а какой-то… Вроде и
вежлива ты со всеми, и приветливая, никогда слова грубого не скажешь, а вот
язык не повернется что-то такое тебе предложить, в ресторан там сходить или на
дачу съездить. Непростая ты женщина.
— Так что ж тут плохого?
— Ничего тут плохого нет, а только у мужчины, на тебя
глядя, мысль возникает, что хорошо бы на тебе жениться и детей с тобой завести.
— Ну вот уж не думала, что у меня такой вид домовитый!
— Не смейся, все ты понимаешь. Я ведь не про
домработницу говорю, а про жену. Вид у тебя уж очень порядочный. То есть не
только вид, а и сама ты… — Миша окончательно запутался и замолчал.
