— Вы, наверное, приятельница Валентины?
— Да, простите, я ошиблась дверью…
— Это очень мило с вашей стороны. Ко мне так редко
кто-нибудь заходит!
— Какая у вас чудесная комната!
— Спасибо, вы такая милая. Как вас зовут?
— Татьяна.
— И имя у вас хорошее. Сейчас редко называют детей
простыми хорошими русскими именами. Или что-нибудь вычурное, иностранное, или,
если русское, то обязательно — из дворницкой… Впрочем, я, наверное, чересчур
старомодна. Не хотите ли чая?
— С удовольствием.
— Тогда поухаживайте за собой, да и за мной заодно.
Чашки вон там, в буфете…
Я посмотрела в указанном направлении и ахнула: в горке
стояли такие чашки, что я побоялась бы прикоснуться к ним, а не то что пить из
них чай. Тончайшего фарфора, бирюзовые с золотом, расписанные нимфами и
амурами, они были так хороши, что я сложила руки в восхищении и замерла
любуясь.
— Ну что же вы, несите их сюда!
— Неужели из такой красоты можно пить чай?
— А для чего же служит красота, как не для того, чтобы делать
прекрасной нашу жизнь, такую невообразимо короткую? Тем более, я уверена, что
вы будете с ними осторожны, поскольку вы увидели и поняли их красоту. Это Севр,
лучший его период — семидесятые годы…
— Какого века? — спросила я, холодея и уже
предчувствуя ответ.
— Ну не девятнадцатого же, милая! — возмущенно
воскликнула старушка. — Восемнадцатого, конечно!
— Им больше двухсот лет?!
— Разумеется. Что же тут такого удивительного? В этой
комнате много старых вещей. Я, например. Шучу, шучу, мне немножко меньше.
Достаньте четыре чашки, Танечка, у нас будут еще гости.
Я накрыла на маленьком столике в углу, там стоял
электрический самовар, уже наполненный водой, заварной чайник и серебряная
сахарница. Открылась дверь, вошел Цезарь, держа в зубах поводок, а за ним
двигался маленький старичок, почти игрушечный. Замыкал шествие мужчина,
открывавший мне дверь. Он держал в руках большое блюдо с пирожными.
— Здравствуйте, Мария Михайловна, дорогая! —
обратился старичок к хозяйке комнаты. — Вы сегодня чудесно выглядите.
— Здравствуйте, здравствуйте. Познакомьтесь, Танечка,
это мой старинный приятель.
Старичок поставил свою палочку в уголок, протянул мне
маленькую ручку и сказал:
— Позвольте представиться — Карамазов, Николай…
— Неужели Алексеевич? — не удержалась я.
— Петрович, а батюшка мой действительно был Петр
Алексеевич. Так что хотите верьте, хотите нет, а считаем себя потомками, —
сказал старичок с гордостью.
Он весь был такой чистенький, аккуратненький, беленький
пушок едва прикрывал розовую лысинку, и одет в какой-то маленький костюмчик,
наверное, в «Детском мире» покупает.
— А вы, милая барышня? — напомнил он о себе.
— Если вы Карамазов, то меня зовут Татьяна
Ларина, — засмеялась я.
Они замолчали было неловко, подумали, что я так неудачно
пошутила, а этот тип с пирожными нахмурился.
— Это правда, меня действительно так зовут. Паспорта у
меня нет, уж поверьте на слово.
— Милая, вы мне сразу понравились! — умилилась
старушка. — А с Кириллом вы ведь уже знакомы?
Значит, этого типа зовут Кирилл, я улыбнулась ему как можно
приветливее. Кирилл откинул плед, и стало видно, что кресло, в котором сидела
Мария Михайловна, было инвалидным. Он подкатил кресло к столику, и мы сели пить
чай. Старички обращались друг к другу церемонно, по имени-отчеству, Кирилл
очень предупредительно за ними ухаживал. Выпив чашку, я встала и подошла к
Цезарю, который как пришел, так сразу разлегся посредине комнаты, и стало
видно, какой он огромный. Мария Михайловна заметила, что это, наверное, от
большой площади он так разросся. С разрешения хозяйки я скормила Цезарю сухое
пирожное, причем он так и съел его, лежа и глядя мне в глаза с выражением
ослика Иа-Иа из мультфильма про Винни Пуха, а потом подошла к картине. В ней
было что-то очень знакомое.
У нас с бабушкой в моем детстве была традиция — каждый
праздник Седьмого ноября, именно в этот день, мы ходили в Эрмитаж. Раньше я
думала, что это оттого, что бабушка не любила все эти демонстрации с красными
флагами и криками в мегафон «Да здравствует!..» и поэтому спасалась в Эрмитаже,
но потом выяснила, что есть совершенно определенная причина. Оказывается,
несколько красивейших комнат Зимнего дворца были открыты для посетителей только
седьмого ноября, потому что рядом находилась столовая, где революционные
матросы арестовали Временное правительство. Пройти в эту столовую можно было
через Малахитовый зал, и пока я с восторгом разглядывала зеленые вазы, колонны
и шкафчики, бабушка грустно качала головой. Очевидно, она представляла, как по
этому бесценному паркету бежала пьяная матросня, топая сапогами и стуча
прикладами.
Как бы там ни было, только седьмого ноября можно было
посмотреть и Малахитовый зал, и Синюю спальню, и Малиновый будуар, и Золотую
гостиную, а в следующей комнате висели картины, которые в детстве я обожала.
Там были сказочные развалины, увитые плющом, как замок Спящей красавицы, старые
мельницы, водопады, огромные каменные лестницы с растрескавшимися ступенями,
остатки римского храма с колоннами. Картин было много, мне они нравились все.
Бабушка смеялась и говорила, что изображена на них вовсе не Италия, просто
художник дал волю своему воображению.
«Это-то и здорово!» — отвечала я.
Видя, что я застыла у картины, Мария Михайловна спросила:
— Что, Танечка, нравится? Вы знаете, кто это?
— Неужели Юбер Робер? — вспомнила я забытое
имя. — Неужели — настоящий?
— Тут все настоящее, копий я не держу.
— Потрясающе! — Я еще раз поглядела на картину и
поймала внимательный взгляд Кирилла.
Я улыбнулась ему как старому знакомому. Дело в том, что у
меня созрел план. Надо было выбираться из этой квартиры, и если я немного
пообщаюсь с Кириллом, а потом попрошу его проводить меня до метро, то, может,
Вадим и Валентина оставят меня в покое? А завтра я позвоню Валентине и выскажу
все, что я о ней думаю.
Открылась дверь, и в комнату вбежала Валентина.
— Ах вот ты где? Пойдем скорее, тебя ждут!
Она выглядела какой-то беспокойной. Ничего, голубушка,
сейчас ты еще больше забеспокоишься. Не знаю, какие у тебя на мой счет были
планы, но я их нарушу. Поскольку я не двинулась с места, Валентина просто
схватила меня за руку.
— Ну идем же! — Ее поведение выглядело, мягко
говоря, странным, если не невежливым, но я держалась твердо.
— Сейчас, Валюша, немного погодя я обязательно приду,
мы еще не закончили наш разговор.
