- Ты чего так рано? - округлив глаза, испуганно
спросила Инна. - Свадьбу отменили?
- Нет, просто уже все кончилось, - быстро соврала
Наташа. - Они с самого утра празднуют. А сейчас все расходятся. Вот, возьми, -
она протянула подруге пакет, - платье чистое, я проверила.
Инна небрежно бросила пакет на диван и потянула подругу за
руку.
- Ладно, брось, пошли лучше к Милке в комнату, у нее
такие пластинки обалденные! Послушаем, пока ее нет.
Они поставили пластинку Ободзинского и с наслаждением
погрузились в сладкий голос, с неподдельным трагизмом выводивший:
Только не подведи,
Только не подведи,
Только не отведи глаз."
Слушая эту песню, Наташа всегда представляла себе Марика,
именно его глаза были для нее "этими глазами напротив", именно к нему
она обращалась, мысленно повторяя вслед за певцом незамысловатые слова модной
песенки: "эти глаза напротив ярче и все темней, эти глаза напротив чайного
цвета, эти глаза напротив - пусть пробегут года, эти глаза напротив - сразу и
навсегда."
- Да ты чего грустишь? - тормошила ее Инна. - Все в
порядке, Нина вышла замуж, теперь она для тебя не опасна. Даже если твой Марик
в нее влюблен, все равно ничего не выйдет, так что у тебя еще есть шанс.
- Нет, - покачала головой Наташа, - его мама сказала,
что он однолюб. Значит, ему без разницы, замужем она или нет, он все равно
будет ее любить.
Инна скинула тапочки и забралась на диван с ногами, она всегда
так делала, когда начинался долгий и интересный для нее разговор.
- Слушай, - понизив голос сказала она, - ты же мне
говорила, что твой Марик почти что подружился с этим Колей. Говорила?
- Говорила, - подтвердила Наташа.
- Ну вот, видишь! Если бы он любил Нину, он бы ревновал
ее к жениху, а если бы ревновал, то ни за что не подружился бы с ним. Раз он к
нему хорошо относится, значит, он не ревнует.
- Ну и что?
- Ну и ничего! Раз он не ревнует Нину, значит, он ее
вообще не любит. И можешь успокоиться.
- Ничего себе - успокоиться! Если бы дело было в Нине,
я бы успокоилась, она теперь замужем, и Марику все равно ничего не светит, даже
если он будет ее любить. А если это не Нина, тогда кто? Я ничего о ней не знаю,
а вдруг она свободна? А вдруг он на ней женится?
- Не кричи, - Инна забавно наморщила носик и скорчила
подруге рожицу, - что за манера сразу страх нагонять: а вдруг, а вдруг! Ты вот
мне скажи, как он вел себя на свадьбе?
- Никак, - пожала плечами Наташа, - пришел поздно,
посидел немножко и ушел.
- По нему видно было, что он переживает?
- Да нет… кажется…
- Непонятно, - Инна переменила позу, усевшись поудобнее
и спрятав босые ножки под широкую плиссированную юбку. - С одной стороны, с
виду он не страдает, но с другой стороны, немножко посидел и ушел, то есть ему
все это было неприятно. Непонятно… Слушай, а почему бы тебе не поговорить с
ним, а?
- О чем?
- Об этом. Ну подойди ты к нему и спроси напрямую, мол,
Марик, у тебя есть девушка, которую ты любишь? И кто она? Пусть уже он тебе
один раз ответит, и ты перестанешь маяться.
- Ты что? - испугалась Наташа. - Как это я спрошу?
- А что? Возьмешь и спросишь. Что в этом такого? Он
тебе как старший брат, почему сестра не может задать такой вопрос своему брату?
Если бы у меня был брат, я бы все-все-все про его личную жизнь знала. Я про
Милкиных ухажеров все знаю, всех видела.
Мгновенная и ставшая привычной зависть снова уколола Наташу:
вот если бы у нее с сестрой Люсей были такие отношения, как у Инны с Милой!
Люся стала совсем чужой с тех пор, как переехала в отдельную комнату, теперь
Наташа по нескольку дней с ней не видится. Но идея, поданная подругой, стала
прорастать в ее голове и пускать корни. Один раз она решилась и задала мучивший
ее вопрос Бэлле Львовне, но ничего конкретного в ответ не услышала, кроме того,
что Марик - однолюб и что девушки им интересуются, но пока не намечается ничего
серьезного. А что если и в самом деле спросить у Марика? Может быть, она
напрасно, как выражается Инка, нагоняет страх, и Бэлла Львовна имела в виду,
что если уж Марик кого-то полюбит, то это на всю жизнь, но пока такая девушка
ему не встретилась. А вдруг… вдруг окажется, что он любит ее, Наташу, только
ее, и терпеливо ждет, пока она вырастет и закончит школу. Господи, какое это
было бы счастье!
С того дня Наташа с новой силой принялась наблюдать за
Мариком, уделяя особое внимание тому, как он на нее смотрит, как говорит с ней,
как гладит по голове. По вечерам, лежа в постели, она снова и снова перебирала
в памяти свои наблюдения, выискивая признаки особого отношения к себе со
стороны соседа. Иногда такие признаки были налицо, иногда их приходилось
собирать по крупицам из всех впечатлений за день, но примерно месяца через два
Наташа прочно утвердилась в своих догадках. Напрасно ломала она голову в
поисках невидимой соперницы, ее нет и никогда не было, потому что Марик любит
ее, Наташу. Тогда чего же он ждет? Почему не скажет ей об этом? Может быть,
боится, что она его отвергнет? Вот глупый! Неужели он до сих пор не понял, что
он для нее самый лучший и самый любимый? Да, Инка права, надо непременно
завести об этом разговор, заставить Марика признаться ей в любви и сказать ему,
что она тоже его любит. И все будет чудесно. Они смогут больше не прятать свои
чувства друг от друга и от окружающих и будут все свободное время проводить
вместе.
Решение было принято, теперь осталось найти подходящий для
объяснения момент.
Очередь в гастрономе на Смоленской площади двигалась
медленно, и Наташа, чтобы не скучать, мысленно повторяла список покупок и
прикидывала, сколько сдачи останется с пяти рублей, которые дала мама на
продукты. Триста граммов колбасы по два рубля двадцать копеек - шестьдесят
шесть копеек. Двести граммов сливочного масла по три шестьдесят - семьдесят две
копейки. Черный хлеб за четырнадцать и белый батон за тринадцать - двадцать
семь. В молочном отделе еще велено взять три пакета молока, синеньких, по
шестнадцать копеек, полкило сметаны по рубль пятьдесят - семьдесят пять копеек,
и бутылку кефира - еще тридцать. И триста граммов сыра по три рубля за
килограмм - девяносто копеек. Потом надо бежать в овощной магазин за картошкой,
по десять копеек за килограмм, в пакете три кило, стало быть, еще тридцать
копеек. Итого, сколько набежало? Четыре рубля тридцать восемь копеек. Останется
еще шестьдесят две копейки, так что можно купить молоко не по шестнадцать
копеек, трехпроцентное, а по двадцать пять, в красных пакетиках-пирамидках, в
нем шесть процентов жирности, поэтому оно вкуснее, хотя и дороже. И сметану
взять не по рубль пятьдесят, а по рубль семьдесят, она хоть не такая кислая и
жидкая, а ведь сметана нужна маме для теста, она собирается в выходные что-то
испечь, наверное, любимый Наташин торт-медовик, он как раз на сметане делается.
