— Да, кажется, так, — подтвердил Денис, ища глазами адрес, указанный в деле покойного.
— Если это он, буквально вчера или позавчера соседи вызывали участкового по поводу скандала в его квартире. Я случайно в курсе дела поскольку я занималась Завьяловым в связи с распространением наркотиков у нас в округе.
— А что, скажите, — не удержался Денис, — он действительно распространял наркотики?
— Да ну, что вы… Распространял — сильно сказано. Тихий, интеллигентный юноша… Такой, знаете, домашний… Ужасное горе с этими наркоманами! От наркотиков-то и сильный человек сам отказаться не может, а уж слабый, да с неокрепшей психикой… Нет, торговать Завьялов не торговал. Я для себя так определяю: есть жертвы, а есть хищники. Так вот он типичная жертва… Так что вы найдите участкового Ручкина, — резко остановила она сама себя. — Лейтенант Ручкин. Это как раз его участок.
Найдя лейтенанта Ручкина — он как раз собирался выйти на участок с профилактическим обходом, Денис, представившись ему, спросил:
— Вы в курсе, лейтенант, что один из ваших подопечных, некий Завьялов, не далее как вчера погиб?
— Нет, пока не в курсе. Но вообще-то чудно: только вчера разговаривал с ним по душам, и нате вам.
Участковый Ручкин торопился, и Денис пошел рядом с ним.
— Не возражаете?
— Да нет, отчего же, — сказал Ручкин. — Если вам надо — пожалуйста.
Ручкин был молодой симпатичный брюнет, видимо пользовавшийся симпатией у местного населения, потому что многие встречные здоровались с ним, а заодно и с Денисом. Ощущение было такое, что они идут по деревенской улице, где все друг друга знают.
— Знаете, — рассказывал на ходу Ручкин, — у него уже несколько лет нелады с соседкой. Старая пенсионерка, все время грозится на него в суд подать — дескать, совсем после смерти родителей управы на парня не стало. Сначала жаловалась, что у него очень громко играет музыка, потом все время ходила ко мне из-за того, что у него собираются какие-то шумные компании, пьют, до утра гуляют, курят на лестнице и так далее. Ну, я с ним поговорю все вроде бы стихнет на какое-то время, а потом опять… У нас тут, знаете, все на виду. Хотя участок у меня и большой, а вроде как всех знаю. Район-то наш лет тридцать как заселили, а то и раньше… Так что, считай, все друг с другом с детства бок о бок…
— А вот есть у него или был такой друг — Хватов… Не знаете такого?
— Это который Димон, что ли? Знать не знаю, а слышать слышал. Мечтаю поймать да набить морду — эта сволочь не одну душу уже загубила. Вот кто наркотой-то торгует!
— Да? А я вот сейчас смотрел завьяловское дело, там записано совсем по-другому…
— Не знаю, как там записано, а как на самом деле — тут всем известно…
— Скажите, лейтенант, а мы с вами не могли бы попасть к Завьялову в квартиру? Я подозреваю, что там вполне может обнаружиться что-то, что поможет выяснить, кто причастен к его гибели…
Лейтенант задумался.
— Вообще-то непорядок. Вскрывать дверь я пока не имею права… Но у соседей ключи есть, может, вам повезет. Давайте поспрашиваем…
Наконец-то они добрались до дома Завьялова. Это была самая настоящая хрущоба — панельная пятиэтажка с балконами, поддерживаемыми идущими от первого этажа до последнего бетонными столбами.
— Что характерно, — сказал лейтенант, посмотрев куда-то вверх, слышимость здесь хорошая. Гражданка Пискунова, та, что меня вызвала, говорит по телефону: помогите, ради Христа, орет мой сосед, как резаный, уже битых два часа. То ли пьянка опять у него, то ли, может, убивает кто-нибудь. Уж очень страшные крики… А я знаю: она всегда или под дверью подслушивает, или через стенку… Есть такие старухи, все-то им надо — и кто во сколько пришел, и кто кого привел, и кто сколько получает…
— Ну и что там оказалось? — спросил Денис нетерпеливо; главное просто терялось в подробностях, которые вываливал на него Ручкин.
Участковый продолжил свой рассказ, и картина нарисовалась примерно такая.
…Его встретила звонившая соседка и — полная тишина на площадке.
— Вы не ошиблись? — спросил он у соседки. — Точно у Завьяловых кричали?
Пискунова обиженно поджала губы. Ручкин надавил кнопку звонка никаких признаков жизни.
— Ну как же тут ошибешься, Степан Иванович, — вздохнула соседка. — У нас дом — сами знаете, как из картона — все слышно. Там у него кто-то был, сначала они тихо разговаривали, нормально, а потом Ярик как завопит дурным голосом: «Я тебе не этот… не лох какой-нибудь! На хрен мне твоя тысяча! Почему я должен задаром отдавать! Обещал бабки — значит, гони бабки!» Ну, и дальше все в таком же духе, все на каком-то жаргоне, я половину и не поняла. Ярослав все твердит «гони бабки», раз обещал, а тот, что пришел, сначала молчал, а потом Ярослав как закричит — мне даже нехорошо стало, и тот говорит: «Ты понял, сучонок! Захочу — и так все отдашь, а не отдашь будешь иметь бледный вид! Хочешь, хоть сейчас утюгом по тебе пройдусь, а хочешь — градусник тебе в…» Вы извините, — засмущалась соседка, — я вам стесняюсь сказать, куда он ему грозил градусник засунуть, а потом раздавить. Ну вы понимаете, да? И он, видно, держал Ярика за горло, потому что тот хрипел так страшно — все хотел что-то выговорить и не мог…
— Какой градусник? — туповато спросил участковый.
— Ну, ртутный, наверное. — Соседка пожала плечами и продолжила: — А потом вдруг у них снова шум, какая-то борьба, какие-то крики. Как пьяные, знаете… Что-то уронили, и Ярослав опять так страшно кричал, так страшно… А потом этот говорит: хрен с тобой, я тебя и пальцем трогать не буду — сам прибежишь, когда плющить начнет… Это он так сказал плющить… Сам все отдашь, да еще умолять будешь, чтобы я взял. Так что бери, пока даю, а то поздно будет! Смотри — целая тонна. Потом они что-то неразборчиво оба бубнили, а потом этот говорит — я хорошо слышала: «Откуда? Разве только своим с тобой поделиться… Это я могу…» А про что он убейте, не поняла. Потом у них там все стихло, я еще подумала: ну слава богу, угомонились, никто никому ничего засовывать не стал…
— А вы не видели, — спросил Ручкин и снова нетерпеливо нажал на звонок, — оттуда никто не выходил?
— Нет, не видела. Наверно, я как раз в это время вам звонила, сказала она с сожалением.
— Может быть, — сказал Ручкин, которому порядком надоело стоять под дверью. Он в сердцах саданул по ней ногой — и дверь распахнулась.
— Стойте здесь, — приказал Ручкин соседке на всякий случай и, вытащив своего «макарова», шагнул внутрь.
В квартире везде почему-то горел свет, хотя на улице было еще светло: свет горел и в крохотной прихожей, и в обеих комнатах, и в кухне, и в совмещенном санузле. И везде был полный беспорядок, как будто кто-то задался целью все здесь нарочно перевернуть. Такой вид квартиры нередко имеют после налета домушников.
Участковый осторожно прошел в дальнюю комнату, служившую хозяину спальней, и увидел наконец молодого хозяина квартиры — Завьялов лежал навзничь на диване, бледный как смерть. Одна рука безвольно свешивалась до полу, изо рта тянулась струйка полузасохшей белой пены. Встревожившийся Ручкин взял безжизненную руку, пытаясь нащупать пульс.
