Клест подошел к самому окну и услышал обрывок разговора Димона с Куренным.
— Так ты решил уже или нет? Времени-то мало…
Куренной затянулся сигаретой и невнятно проговорил:
— Не шебаршись…
— Ворыпаевские будут брать…Как пить дать. У нас на сортировке, из-под носа…И не посмотрят, шо ты Кудрю замочил. Це ж наша железка, кому как не нам брать? А мы, как идиоты, на смотр поедем? Добычу выпустим, когда она сама нам в руки идет?
Куренной после очередной затяжки раздраженно бросил:
— Та замолкни уже, уши болят.
Димон замолчал, посмотрел в окно.
— А с этим хмырем шо будем делать? Отпустишь его, да? Ты же его совсем не знаешь. Хто вин такый? И мало ли шо он еще знает? А, може, он совсем не тот, за кого себя выдает. Засланный какой-то…
Куренной молчал и попыхивал новой сигаретой. Пепел он стряхивал в тарелку, где неаппетитной горкой лежали растопыренные рыбьи кости.
Димон не умолкал.
— Эх…Паяльник бы ему в жопу засунуть…Враз бы все рассказал.
Куренной сердито взглянул на Димона.
— Слухай, Димон, иди куда-нибудь, займись чем-нибудь, развейся… С глаз моих. Потом побалакаем.
Димон бросил недовольный взгляд на Куренного и поднялся со стула. Куренной все думает, думает, взвешивает, а надо всего-то налететь гуртом на поезд и тряхнуть его хорошенько. Ведь ясен пень — такая фартуха раз в жизни бывает.
Но раз Куренной хочет пораскинуть мозгами в одиночестве, что ж, Димон не против. Ему даже не нужно думать, чем занять себя.
Городской хмырь развалился на ящике и сидел с таким видом, будто вокруг него никого не было. Игнорировал здешнее общество.
— Эй, москвичок, — крикнул с порога Димон, — как тебя там? Ты стрелять умеешь?
Турецкий поднял глаза на Димона и молча кивнул.
Клест оживился и осклабился в широкой улыбке. Он уже догадался, какое развлечение задумал Димон. И почему ему самому не пришло это в голову?
— Клест, хватит мусорить. Тащи мишень, щас мы себе тир устроим. По всем правилам.
Клест вынес мишень, которая хранилась в кабаке в подсобке, повесил ее на дерево, отступил на шаг и выровнял. Димон взял у него пистолет и протянул Турецкому:
— Давай…Слава Богу, нам не друг в друга стрелять…
Турецкий приглашающим жестом вытянул руку в сторону мишени:
— Ты первый. Как хозяин поля…
Димон подмигнул Клесту, небрежно вытащил из кармана свой пистолет и выстрелил.
— А мы не очень шумим? — поинтересовался Турецкий. — Люди вокруг, может, отдыхают.
— Не-а, сегодня не очень, — насмешливо возразил Димон. А про себя подумал: смотри, какой заботливый, о людях беспокоится Он выстрелил еще несколько раз подряд и удовлетворенно отметил результаты:
— Все в девятку! Ну давай, теперь твоя очередь. Покажи, на что способен.
Турецкий сделал упор из левой руки, прицелился и выстрелил прямо в десятку. Неторопливо прицелился и выстрелил еще дважды — и оба раза опять в десятку. Меткость москвича Димону не понравилась, он криво ухмыльнулся, не зная, к чему придраться, и язвительно заметил:
— Ты как мусор целишься…
Турецкий опять прицелился и невозмутимо ответил:
— А меня так в военной академии учили. Удобнее… — Пока он говорил, успел выстрелить еще дважды. И оба раза поразил цель в «яблочко». — Как показывает опыт — эффекта больше, — подвел итог Турецкий.
Клест поразился. Надо же — этот городской, оказывается, еще и в академии учился. Он впервые встретил живого академика. Куда только жизнь людей не заносит. Был себе академиком, а теперь простой охранник, поезд встречает, жизнью рискует. И менты его едва не застрелили, и братва его на мушке держала, и сейчас он вряд ли представляет, в какой переплет попал… Куренной тоже мужик не простой. Сейчас дружбу предлагает, а завтра решит, что пришлый человек может им все карты спутать. И тогда неизвестно, как еще обернется сегодняшняя встреча для этого понтовитого снайпера.
Турецкий вернул пистолет Клесту и не удержался от колкости:
— Ты, по-моему, его в унитазном бачке хранил…К боевому оружию надо относиться с любовью, а не абы как. Хотя бы почистил для порядка. Может, оно жизнь тебе сохранит когда-то.
Не зря Клесту сразу не понравился этот хмырь. С ним по-хорошему, а он баллон катит. Пистолет ему не понравился! А ведь из него в мишень смалил, как заправский снайпер. Значит, хороший пистолет, нечего прикалываться… Клест хотел огрызнуться и уже открыл рот, чтобы произнести что-нибудь позаковыристее, сбить гонор с этого академика, но тут из-за угла кабака появился Куренной, а вместе с ним и Лена.
— О-о, какие к нам гости пожаловали, — сразу переключился Клест на новое явление и ерническим тоном протянул: — Ментовочка нами не побрезговала. Кто-то вчера гнал нас со двора, оружием угрожал. Чуть не постреляла нас, — заржал он. — А ноне, видать, соскучилась. А говорила, Димон тебе не жених…Ко мне, шо ли пришла?
Турецкий и Димон удивленно смотрели на смущенную и немного напуганную девушку.
— К тебе, Димон, дивчина, — объявил Куренной, не слушая болтовню Клеста и легонько подтолкнул ее в спину. — Ну, чего стала? Вчера посмелее была, казаки мне докладывали.
Лена мельком взглянула на Турецкого, а Димону улыбнулась так старательно, что он ее улыбку принял за искреннюю и вразвалочку направился к ней, выпятив грудь колесом. Губы у него растянулись сами собой в кривую улыбку. Он едва сдерживал радость.
— Пришла, Леночка! — обнял Димон ее за плечи, уже позабыв свою вчерашнюю обиду. Появление Лены его настолько же удивило, насколько и обрадовало. Он вдруг почувствовал, как гора свалилась с его плеч. Захотелось говорить ей что угодно, только бы она его слушала и вот так улыбалась — немного смущенно, отводя взгляд в сторону. Наверное, ее смутило присутствие казаков и этого незнакомого городского хмыря, и Димон повел Лену вглубь двора, что-то тихо говоря ей на ухо. Турецкому почему-то было неприятно смотреть на эту показную нежность. Лена только накануне утверждала, что Димон ей абсолютно безразличен. И вдруг сама пришла, улыбается ему, дала увлечь себя в сторонку, чтобы никто не слышал, что ей нашептывает этот неприятный тип. Может, это она нарочно устроила, чтобы показаться на глаза Турецкому, какой-то тайный знак хочет подать? А пока для отвода глаз искусно играет роль скромной, но влюбленной девушки. Он заметил, как она мягким движением высвободилась из объятий Димона, но при этом на ее лице играла легкая улыбка. Как будто стесняется присутствующих, но не прочь полюбезничать с женихом… Даже если этот жених является таковым только в его собственных глазах.
Куренной подошел к Турецкому и стал напротив него, загородив спиной Лену и Димона. Казачья форма ладно сидела на нем, видать — из дорогой ткани. И сапоги на нем хромовые, начищенные до блеска, как будто и не ходит он пешком по пыльным дорогам Новоорлянской. Взгляд у Куренного колючий, но он его прячет, прищуривая глаза, словно что-то мешает ему смотреть на Турецкого. Не простой мужик Куренной, не простой, — думал Турецкий, а сам выжидающе смотрел на казачьего атамана.
