– Китти? – Она так и подскочила с места, когда доктор Холт передал ей через стол тарелку бобов. – Этого, конечно, мало, но ты ничего не ела весь день, так же как и я. Они помогут нам продержаться и не умереть от голода до рассвета. Это все, что мне удалось раздобыть на кухне.
– Нет. – Она зажала рот кулаком. – Спасибо, но я не хочу. Эти черви…
– Черви? – рассмеялся он. – Китти, дитя мое, ты прошла через всю воину, видела в своей еде немало червей и личинок и, как я полагаю, должна уже научиться их отбирать. В чем же дело теперь?
Горестно покачав головой, она прошептала.
– Не знаю. В последнее время чувствую себя не совсем здоровой. Устала, устала от войны, от слухов и больше всего от того, что рядом со мной нет Тревиса, и остается только гадать, вернется ли он ко мне или нет. Впрочем, если Шерман в Роли, то Тревис, возможно, тоже там.
– Никто не может сказать точно, где он, дитя мое. Ты ведь слышала, что крупные кавалерийские силы армии северян вторглись в Алабаму и захватили последний из наших военно-промышленных центров в Сельме? Кстати, сейчас они направляются к Монтгомери, где когда-то располагалась столица Конфедерации. Мобил уже капитулировал, а с ним и все побережье. И даже несмотря на то что еще осталась армия к западу от Миссисипи, ходят слухи, что она со дня на день сложит оружие. Нет, милое дитя, никто не знает, где сейчас твой кавалерист. Мне бы не хотелось тревожить тебя понапрасну, однако в последнее время произошло несколько отдельных стычек. Не исключено, что он не вернется к тебе.
Китти в ужасе уставилась на него. Она не допускала даже мысли об этом. Тревис не может погибнуть. Он такой сильный, такой ловкий!
Покачав головой, она с трудом подавила слезы:
– Вернется. Я знаю.
– Ты не против, если я съем твои бобы? – небрежным тоном осведомился доктор.
– Нет, нет, ешьте, пожалуйста. – Она снова почувствовала тяжесть в желудке.
– Я слышал, что документ, подписанный Джонстоном, касается не только его армии, но и всей Конфедерации, – сказал доктор Холт, перед тем как отправить в рот очередной кусок. – У него не было на то полномочий, но зато они имелись у генерала Брекинриджа, а он является… то есть являлся военным министром в правительстве Конфедерации.
– Стало быть, все уже кончено?
– Китти, дитя мое, сейчас повсюду царит такая сумятица, что я не могу сказать тебе точно, что происходит. Солдаты, возвращающиеся с воины, приносят все новые и новые слухи. Но мне известно из надежных источников, что подписанное Джонстоном соглашение выходит далеко за рамки тех условий, которые Грант предложил генералу Ли. Наши парни должны направиться маршем каждый в столицу своего родного штата и там сложить оружие; затем поставить свою подпись под бумагой с обязательством никогда больше не брать его в руки. Правительство штата будет признано законным лишь тогда, когда его министры и чиновники принесут присягу на верность Конституции Соединенных Штатов. Никто не будет подвергаться преследованиям, на чьей бы стороне он ни воевал. Всем гарантируются равные политические права. Страсти якобы улягутся, и воцарится всеобщий мир, – добавил он, фыркнув.
– Вы думаете, янки сдержат слово? – Китти широко распахнула глаза.
Ей не меньше, чем всем остальным, хотелось мира. Если Юг потерпел поражение, пусть будет так. Восстановить разрушенное войной, думать о будущем – вот главное сейчас.
Доктор Холт отложил ложку и взглянул ей прямо в глаза:
– Хочешь знать всю правду?
Она кивнула, по спине у нее пробежал холодок.
– Джонстон подписал не просто акт о капитуляции, – отозвался он не без язвительности. – Это был мирный договор, все, на что мог надеяться любой южанин. Но нет ни малейшего шанса на то, что правительство в Вашингтоне ратифицирует его. Будь Линкольн жив, он добился бы этого. Как только стало очевидно, что мы вот-вот сдадимся, Линкольн настоял на том, чтобы полевые генералы не вмешивались в политические вопросы. Они обязаны были принять капитуляцию на самых выгодных для нас условиях, оставив при этом в ведении президента вопросы, касающиеся присоединения к Союзу, восстановления гражданских и политических прав и отмены рабства. Но теперь наш президент – Джонсон, и, увы, все мечты Линкольна о мире, все его планы погребены в могиле вместе с его телом.
Китти встала и покинула комнату, проследовав через коридор на парадное крыльцо. В небе светила полная луна. Лепестки цветков кизила уже начали опадать с ветвей, и на земле будто лежало снежное покрывало. Слабый порыв ветерка подхватил белые лепестки и вихрем закружил их по улице.
Обратив лицо к иссиня-черному небу, Китти любовалась луной, думая, что где-то далеко то же самое сияние озаряет Тревиса.
Облако, плывущее по ночному небу, набежало на луну, скрыв ее от глаз. Вот такова и наша жизнь, промелькнуло у нее в голове. Всех словно накрыло темным облаком.
По ее щекам потекли слезы, она задрожала и прошептала:
– Тревис, ты так нужен мне сейчас! Нужен больше, чем когда-либо прежде!
Дав волю тщательно сдерживаемой до сих пор мучительной тревоге, она чуть слышно повторяла в ночи:
– Тревис, ты так нужен мне… и нашему ребенку!
Глава 7
Весна сменилась летом, и жара в госпитале стала нестерпимой. Постепенно число пациентов стало уменьшаться. Офицеры медицинской службы армии северян старались выписывать солдат-конфедератов как можно скорее. Китти однажды подслушала яростный спор с ними доктора Холта из-за нескольких пациентов, которые, как он утверждал, недостаточно оправились и набрались сил после ранения, чтобы их выпустили на улицу, на что северяне возражали – они не намерены кормить из милости никого, а тем более «проклятых мятежников».
Китти понимала, что нужда в ее услугах скоро отпадет. Хотя ей ничего не платили, по крайней мере, у нее были крыша над головой и еда, которой с каждым днем становилось все больше. Куда ей идти? Кто осмелится ее приютить? Она понимала, что придется долго хранить свою беременность в тайне. Тревис скоро вернется, и они обвенчаются. Он должен вернуться. Он был ее единственной надеждой.
Где он? Единственное известие о нем терзаемая беспокойством Китти получила от одного раненого кавалериста-янки, которого долго расспрашивала.
– Ну да, леди, я служил в кавалерии, – проговорил он с усмешкой, довольный вниманием, проявленным к его персоне. – Я был среди лучших из них. Мы наступали на пятки самому старику Джеффу Дэвису, когда какой-то мятежник, который не мог смириться с тем, что война уже окончена, пустил в меня пулю.
– Вы были в Голдсборо, когда сюда вошел генерал Шерман? – Китти едва сдерживала волнение. – Вы были вместе с его кавалеристами в сражении при Бентонвилле?
Он усмехнулся: ишь, как эту бабенку охватила дрожь, так она потрясена его словами. Его буквально раздувало от желания, и он даже не пытался скрыть от нее выпуклость на простыне. Пусть видит, пусть знает. Раз она так восхищается кавалеристами, то, возможно, не откажет ему в ласках. Рядом никого нет. Что ж, лихие всадники всегда производили впечатление на юных дам.
