– Да разве бы ты поехал, если бы Китти тебя не выгнала? – недоверчиво спросил Сэм. – Ты же приковал бы себя к этому плугу и продолжал бы все так же страдать!
Тревис возмущенно развел руками:
– Все может быть! Я говорю лишь о том, что решение должен был принимать я сам. И я до смерти разъярен, что вы с Китти обошлись со мной как с ребенком.
Сэм извинился и снова повторил то, что уже сказал другу раньше: очень жаль, что ему не удалось сдержать свое обещание Китти и рассказать Колтрейну всю правду во время их поездки в Вашингтон. От этого признания на душе у Тревиса стало еще хуже. Если бы он тогда знал, что Китти затеяла все только ради его, Тревиса, пользы, возможно, тогда бы он не поддался чарам Молины. Будь все проклято! Теперь Колтрейну хотелось лишь одного – поскорее попасть домой. О Боже, сколько же ему надо сказать этой женщине!
К тому времени когда корабль достиг Норфолка в штате Виргиния, Тревис уже окончательно простил Сэма. В конце концов, размышлял он, Китти бывает ужасно хитрой, если хочет настоять на своем, и в этом случае она легко могла обвести Сэма вокруг пальца.
Что же до самой Китти, тут дело было сложнее. Тревис отчаянно по ней скучал. Он сгорал от желания ее обнять. Но его приводило в ярость, что снова приходится сталкиваться с ее самоотречением. Черт побери, он был сыт этим по горло в годы войны!
Пока они плыли по океану, Тревис много размышлял о своей жизни в Северной Каролине. Надо признаться, что она ему и впрямь была ненавистна. Так продолжаться не может. Они с Китти сядут, все обсудят и вместе спланируют для себя новую жизнь. Мысль об этом придавала Тревису новые силы.
Но кроме тоски по Китти, Тревиса мучило странное чувство тревоги. Надо добраться домой как можно быстрее.
– У меня появилось предчувствие беды, – признался он Сэму в последнюю их ночь на корабле. – Так бывало в войну, перед тем как неприятель окружал мой отряд и неожиданно нападал на него. И сейчас что-то подобное гложет меня изнутри и приказывает торопиться домой.
Сэм похлопал друга по спине, стараясь скрыть собственное беспокойство.
– Мы очень скоро будем дома, старина. Не тревожься! Китти будет ждать тебя с распростертыми объятиями. А ее синие глаза будут сиять от счастья! Ты только подумай, как вырос малыш Джон. Да, легко могу себе представить, как тебе хочется к ним.
– Прошло лишь пять месяцев, а мне показалось – больше пяти лет, – пробормотал Тревис.
Глубоко в сердце у него вскипела таинственная, всепоглощающая потребность как можно скорее вернуться к жене и сынишке. Он чувствовал: с ними происходит что-то неладное. Черт побери! Слишком часто он испытывал подобные ощущения в прошлом. И они редко его обманывали. Да, он должен торопиться!
Когда они прибыли в Вашингтон, Сэм стал уговаривать Тревиса поехать с ним в столицу.
– Нам надо представить отчеты, а заодно можно узнать о новых назначениях. Наверняка где-нибудь да должны быть вакансии на должность федерального шерифа. Ты сам знаешь, вам с Китти захочется уехать из Северной Каролины.
Тревис от предложения Сэма отказался.
– О работе я смогу побеспокоиться потом. А сейчас я хочу поскорее вернуться к Китти.
Сэм сказал, что догонит его попозже. Тревис направился прямо на вокзал, купил билет и несколько часов нервно бродил взад-вперед в ожидании поезда.
Приехав в Голдсборо, Колтрейн сразу же пошел на постоялый двор, чтобы взять напрокат лошадь.
– И смотрите, не подсуньте мне какую-нибудь дохлую клячу, – нетерпеливо предупредил Колтрейн старика, который смотрел на него с явным любопытством. – Я спешу и хочу такую лошадь, которая могла бы выдержать галоп не меньше десяти миль.
Старик все шире таращил на него глаза. Тревис раздраженно вздохнул, еле сдерживая нарастающую злость.
– Вы меня слышали? Мне нужна лошадь. Я очень спешу.
Старик дотронулся до рукава Тревиса скрюченным от старости пальцем:
– Ведь вы Колтрейн, да?
– Да-да, я Тревис Колтрейн, – поспешно ответил он. – Так дадите вы мне эту проклятую лошадь или я должен ее взять сам?
– И вы прямо сейчас возвращаетесь домой? Я слышал, вы были далеко.
– Да. Я только что с поезда. – Тревис глубоко вздохнул, посмотрел себе под ноги, а потом снова взглянул на старика. Сдерживать злость становилось все труднее. – Приведите мне лошадь, прошу, – сквозь стиснутые зубы проговорил Тревис.
Он облегченно вздохнул, когда конюх заковылял к одному из стойл. Старик вернулся, ведя оседланного мерина. Тревис быстро проверил коня и заметил:
– На вид крепкий. Сколько с меня? Завтра вечером я его верну.
– M-м… два доллара, – почему-то занервничал конюх. – Вы сейчас домой? В свою хижину?
Тревис отдал ему деньги и подозрительно окинул взглядом старика.
– Что это вы себя так странно ведете? – со свойственной ему прямотой спросил он. – Что случилось?
– Ничего… совершенно ничего… – Старик засунул деньги в карман и попятился, чуть приподняв свою соломенную шляпу. Потом повернулся и скрылся в темноте конюшни.
Тревис недоуменно смотрел ему вслед. Вскочив в седло, он направил коня на главную улицу. Сначала он ехал рысью, а достигнув окраины города, перешел на галоп.
В лунном свете Тревис едва различал знакомые ему места. Вечер был дивный. Над головой сверкали звезды. Тревис с удовольствием предвкушал радость встречи, которую ему предстояло пережить. В первую очередь он все выяснит с Китти – и ее обман, и ее выдумки. А потом, когда малыш заснет, они помирятся, прибегнув к тем же средствам, которые помогали им всегда. И будет эта их ночь одной из самых лучших ночей любви, которая когда-либо выпадала на их с Китти долю.
Сердце у Тревиса бешено стучало, когда он приблизился к последнему повороту на дороге, за которым вот-вот должна появиться их хижина. В окнах будут гореть огоньки. Он войдет и увидит Китти с малышом Джоном на руках…
Тревис взнуздал коня и остановил его столь резко, что бедный мерин встал на задние ноги и стал яростно бить передними копытами.
В хижине, ярко освещенной лунным светом, было совершенно темно, более того, в ней чувствовалось какое-то запустение.
Тревис проехал вперед, понукая коня, свернул на узкую тропку и галопом въехал на двор. Остановив коня, Колтрейн резко спрыгнул с седла, перескочил одним духом через четыре ступеньки крыльца и, распахнув толчком дверь, громко позвал Китти.
В темноте ответом ему была лишь тишина. Шагнув в дом, Тревис чиркнул спичкой. В тусклом свете он оглянулся по сторонам и заметил слой пыли на мебели. Где же Китти?
Спичка, обжигая пальцы, погасла. Тревис выругался, бросил ее на пол, зажег другую и направился во вторую комнату, которая служила им и спальней, и гостиной. Висевшая на стенах паутина и запах затхлости свидетельствовали о том, что здесь уже давно никто не живет.
