– Все это мне понятно, но тогда откуда тебе стало известно, что ребенок существует?
– Однажды в баре я встретил спившегося торговца, который все еще иногда продает разные мелочи индейцам кора. Он тогда так накачался, что забыл вовремя прикусить язык и что-то брякнул насчет «мендосова ублюдка». Я до тех пор подливал ему и задавал ненавязчивые вопросы, пока картина не стала совершенно ясной для меня. Если кто-то еще и знал о существовании ребенка, они не отважились посвятить Арманда в эту тайну. Не потому, конечно, что кора строго-настрого запретили ее разглашать, просто мало кому захочется ввязываться в такую сомнительную историю. Арманд, конечно, поехал бы за сыном, кора бы заупрямились… словом, могло дойти и до кровопролития, а открытая расовая вражда здесь никому не нужна. Именно по этой причине и я ничего не сказал Арманду. Я решил так: если бы ему было суждено узнать о своем отцовстве, он бы давно уже узнал. – В процессе рассказа Корд как будто успокоился и продолжал уже с улыбкой: – Ты, Эмбер, так и не захотела поверить в одну очень важную черту характера Арманда. Он был неисправимым романтиком и потому считал любовью все, что чувствовал к женщине – к каждой женщине, которой увлекался. Потому-то я и не принимал всерьез ваши отношения. Я считал это очередной «великой любовью», которые случались в жизни Арманда гораздо чаще, чем ты можешь себе представить. Ну а ты, милая… ты так отчаянно нуждалась в защитнике, что не слишком задумывалась, в том ли человеке ищешь его. Чтобы быть до конца честным, признаюсь, что я надеялся: с тобой происходит то же самое, что и со мной, – и потому не собирался отдавать тебя Арманду без соперничества. Помнишь, как мы ссорились с тобой поначалу? Может быть, потому, что чувствовали, как быстро становимся друг для друга незаменимыми?
– Ты неисправимо самонадеян, Корд Хейден, – хмыкнула Эмбер. – На мой взгляд, ты так боялся, что какая-то женщина станет для тебя незаменимой, что поначалу предпочитал считать меня своим врагом. Ты мне расскажешь, что было тому причиной?
– Не сейчас. Могу только обещать, что со временем ты узнаешь обо мне все. Пока достаточно будет, если ты поймешь и поддержишь меня вот в чем. Я принял решение вернуться домой, чтобы положить конец большой ошибке, которая началась давно, но тянется до сих пор. Я не трус, Эмбер, когда дело доходит до того, чтобы защитить себя и тех, кто мне доверяет, но порой я боюсь – боюсь себя самого, – а это один из худших страхов на свете. Пришло время победить его, и я чувствую, что готов к этому, готов вернуться домой и разобраться со своей жизнью раз и навсегда. Я хочу, чтобы мы вернулись вместе. Хуалине я скажу, чтобы приготовила для тебя что-нибудь из одежды, все равно что, а позже, когда окажемся на американской земле, мы купим более приличные вещи. За свою горничную можешь не беспокоиться, я не брошу ее на произвол судьбы. Если она согласится ехать с нами, то так тому и быть, а если предпочтет остаться на родине, то дядя, конечно, приютит ее. У него она будет в безопасности.
Корд вышел, и Эмбер осталась одна. Она откинулась на спину и заложила руки за голову, глядя в потолок. Слова Корда произвели на нее впечатление, но не до конца успокоили. Во-первых, она опасалась за Долиту: в доме дяди та отнюдь не была бы в безопасности, пока Валдис оставался на свободе. Во-вторых, Эмбер не оставила мысли о том, чтобы вернуться за мальчиком. По правде сказать, она жаждала этого даже больше теперь, когда знала, чей он сын. Это было все, что оставалось на земле от Арманда, его плоть и кровь, беззащитная перед человеческой жестокостью. Чем дольше Эмбер думала о нем, тем больше уверялась, что не будет знать ни минуты покоя, если не вызволит ребенка и не создаст ему лучшей жизни, чем та, которую он знал до сих пор.
Когда Эмбер пересказала Долите все, что сказал Корд, девушка пришла в восторг.
– Что за мужчина, что за прекрасный человек! – воскликнула она. – Если вы послушаетесь голоса своего сердца, то, поверьте мне, он сумеет сделать вас счастливой!
Эмбер на это улыбнулась, но промолчала.
Она вернулась в спальню уже в сумерках и остаток вечера провела в постели, то засыпая, то снова просыпаясь и не мешая мыслям странствовать по своему усмотрению. Она вспоминала то свое пребывание в монастыре, то внезапный побег и смерть Аллегры, то сожалела о том, что Арманд так и не узнал о рождении сына, то сочувствовала Долите в том, что на ее долю были отпущены судьбой насилие и унижение. В конце концов она позволила себе задуматься о Корде и о том, что чувствовала к нему. Ей невыносима была мысль о новой разлуке, и она понимала, что будет отчаянно тосковать, если пути их вновь разойдутся.
Потому что их путям неминуемо суждено разойтись, с грустью думала Эмбер. Корд не хочет – и, возможно, даже не способен – понять, как много стал значить для нее маленький отщепенец, наполовину индеец кора, наполовину мексиканец. Она может приложить усилия и постараться объяснить… но есть ли в этом смысл? Корда сейчас занимает совсем другое, и ни к чему вешать на него еще и эту проблему. Проще вернуться в деревню и забрать мальчика. Конечно, это рискованно, потому что чревато новой встречей с Валдисом, но встреча эта не неизбежна. Совсем не обязательно также открыто обращаться к индейцам с просьбой забрать ребенка. Когда он исчезнет, они, возможно, и будут возмущены, но потом вздохнут с облегчением. Разве он не обуза для них?
Но, размышляя таким образом, Эмбер постепенно утратила спокойствие. Она беспокойно ворочалась в постели, сознавая, что обманет Корда, если незаметно ускользнет из дома. Это будет не чем иным, как очередным бегством, причем на этот раз бегством к одиночеству от едва обретенной любви.
Маретта Алезпарито так стиснула челюсти, что у нее заныли все зубы.
– Ты рассказал мне все? Ничего не забыл?
Старик фермер, стоявший перед ней с почтительно склоненной головой и нервно комкавший в руках соломенную шляпу, почесал в голове темной морщинистой рукой.
– Да вроде все, сеньорита. Не резон мне утаивать от вас что-нибудь. Когда я прослышал, что вы пообещали награду всякому, кто сможет указать, где прячется американка, я сразу стал держать ухо востро. И, надо же, мне повезло! Вижу, крадутся они с молодой мексиканкой по кустам – я-то там мерина своего разыскивал, он повадился с пастбища уходить… н-да, крадутся они прямо в дом сеньора Мендосы. Экономка-то его вышла да и машет им, а они как побегут ей навстречу…
– Ладно, ладно, это все я уже слышала! – перебила Маретта и щелкнула пальцами.
В дверь просунулась голова вакеро, одного из тех, что привели старика.
– Принеси деньги и отдай ему, – сказала она, не скрывая улыбки удовлетворения. – Да пересчитай их! Этот человек сделал доброе дело, и его нужно наградить, чтобы он и впредь поступал так же.
Как только фермер вышел и дверь за ним закрылась, она закружилась по комнате в вихре юбок, напевая от радости. Она была права, посулив награду за сведения о белой кудлатой сучонке! Мало кто в мире устоит против денег, и уж конечно, не здешняя беднота, думала она. Время мести настало, и сколь же она будет сладостна! Никто теперь не сможет помешать мести осуществиться, в том числе и зануда мамаша, которая, Бог знает почему, вдруг оказалась способной на бунт.
