И все-таки с каждым поворотом колес в душе росло радостное возбуждение: она все ближе и ближе к родному дому! Недавнее горькое прошлое было просто печальным эпизодом, темной полосой, которую ей пришлось делить со своей матерью из-за того, что та не подчинилась зову сердца. Но Дэнси никогда так не сделает. Теперь – ни за что! Дядя Дули примет ее с радостью. Они будут одной семьей. И эти мысли, эти мечты о счастье, которое ждет впереди, давали силы преодолевать все: удушливую жару, боль в натруженных руках и упрямство норовистых лошадей.
Она решила, что, как только сумеет обосноваться на месте, непременно попросит дядю Дули дать ей уроки верховой езды. А еще хорошо бы научиться стрелять. Это же так важно – научиться постоять за себя! Ведь дядя Дули не всегда будет рядом, да и вообще она ни от кого не хотела зависеть. Именно зависимое положение принесло столько страданий ее матери. И если бы не бабушка, неожиданно пришедшая на выручку, самой Дэнси пришлось бы влачить жалкую, рабскую жизнь, будучи замужем за Квигли. Нет уж, она сама о себе позаботится и не позволит какому-то мужчине превратить себя в прислугу или его личную собственность!
Уже перед заходом солнца она увидела в стороне от дороги, на опушке леса, развалюшку-хижину и решила остановиться на ночлег. На то, чтобы как-то выпутать лошадей из упряжи, ушло почти полчаса, и Дэнси ужасно боялась, что до утра забудет, что к чему, и не сумеет водрузить обратно эту ременную путаницу. Колодец возле хижины оказался в полном порядке, так что она благополучно напоила лошадей и привязала их к дереву, а затем перенесла в дом свой багаж.
В доме была только одна комната, и та совершенно пустая. Хорошо еще, что Дэнси вовремя додумалась прихватить с собой одеяло. Наскоро перекусив галетами и запив их водой из фляги, она свернулась калачиком прямо на полу и тотчас забылась крепким, беспробудным сном.
Она не слышала, как в дом прокрались трое незнакомцев, и не подозревала, что в доме есть еще кто-то, – и вдруг тишину нарушил зычный гортанный голос:
– Ух ты, просто глазам не верю! Ей-Богу, если бы нам так повезло под Геттисбергом, мы бы, может, и выиграли эту проклятую войну.
Дэнси подхватилась и села, дрожа от испуга, силясь разглядеть, кто там, за слепящим светом фонаря, бьющим в глаза.
– Гляди, ребята, а она хорошенькая! Какие волосы, черт побери! Прямо золото!
Дэнси в страхе отшатнулась: из темноты к ней тянулись короткие, похожие на обрубки пальцы.
– Ну-ну, не бойся. Просто мы тоже хотим тут расположиться, я правильно говорю, ребята?
Раздался дружный хохот. Сердце девушки похолодело.
– Пожалуйста, прошу вас, – пролепетала она, – не трогайте меня. Я еду домой, в Пайнтопс, и…
– А, так эта крошка из Ирландии, – гаркнул кто-то, невидимый в потемках.
Проклятый акцент! Как она старалась от него избавиться! Однажды на палубе парохода, на пути из Европы, ей довелось подслушать, что южане очень плохо относятся к ирландцам – ведь работы и так на всех не хватает, а тут еще эти чужаки.
– А где он есть, этот Пайнтопс? – вмешался еще один.
– Ха, оно тебе надо? – прикрикнул другой. – Лучше посмотрим, что там у нее в сумке, – ишь, припрятала!..
Дэнси вскочила, прижимая к себе саквояж, но что она могла сделать? Саквояж у нее вырвали, а ее швырнули обратно, на пол.
В одно мгновение все ее имущество исчезло в темноте под пьяный хохот грабителей, но уже в следующую минуту, холодея от ужаса, девушка поняла, что ей грозит нечто более страшное. Жадные, наглые руки вцепились в ее плечи, стали срывать одежду.
– Сумка сумкой, но мы и еще кое-что возьмем…
На нее остро дохнуло кислой вонью перегара. Задыхаясь, Дэнси изо всех сил вырывалась, брыкалась, царапалась, но что она могла сделать – одна против троих? Глумясь и насмехаясь, бандиты с треском рвали ее нарядный дорожный костюм, и вдруг один из них воскликнул:
– Деньги! Смотрите, деньги! Вот где она их спрятала!
Еще минута – и, завладев деньгами, бродяги снова набросились на Дэнси, хихикая в предвкушении удовольствия. Чья-то грубая ладонь зажала ей рот, заглушая вопли протеста. Еще кто-то держал ее руки.
– Ну, ребята, вот уж теперь мы позабавимся!
– Ты первый, Хокинс. Это ты увидел фургон и нашел ее.
– Тогда я следующий.
– Да ну что там. На всех хватит. До рассвета еще далеко, а кого еще занесет на эту дорогу в такое время, по темноте?
Скованная леденящим ужасом, Дэнси вдруг почувствовала, что страх уступает место злости на собственную беспомощность. Какая же она дура! Отправиться в дальнюю дорогу одной, без оружия, с идиотской, блаженной уверенностью, что ничего плохого с ней не случится! Как она гордилась, что не побоялась пересечь Атлантический океан, чтобы начать новую жизнь независимой и свободной, исполненной решимости постоять за себя, самой ковать свое будущее, – и что из этого вышло? Теперь она лежит, распятая на полу кучкой пьяных бандитов, и ее вот-вот изнасилуют, а может быть, и убьют.
Один из бродяг, подстрекаемый приятелями, уже расстегивал брюки. Склонившиеся над ней лица в зловещем свете фонаря казались ей лицами демонов. Она тщетно искала в них хоть проблеск жалости – только кривящиеся в похотливой ухмылке губы да жадные взгляды воспаленных глаз.
И тут вдруг что-то блеснуло: Дэнси увидела пистолет за поясом у бандита, присевшего как раз над ее головой. Это он держал ее руки. Она поняла: у нее только один шанс на спасение – и она им воспользовалась.
Внезапно открыв рот так, что пальцы, сжимавшие ее губы, невольно скользнули внутрь, она разом стиснула зубы. Бандит с проклятьем отдернул руку. Пользуясь минутным замешательством, Дэнси рванулась, отшвырнула державшего ее бродягу и выхватила у него пистолет. Пальцы сжали рукоятку: какое счастье!
– Бежим отсюда, – завопил тот, кого звали Хокинс, – она сцапала у Герли пистолет!
– Гаси фонарь!
Хижина погрузилась в темноту. В гулкой пустоте протопали к выходу сапоги громил. Судорожно всхлипывая, Дэнси сжимала пистолет дрожащими руками, не имея ни малейшего понятия, что с ним надо делать. Она знала, что есть курок, на который полагается нажимать, но боялась, что в темноте может ненароком выстрелить в себя.
«Ах, будь оно неладно!» Коленки ее подгибались, она чувствовала себя последней дурой. Однако к тому времени, когда она наконец доковыляла до дверей, обозначившихся в свете неполной луны, палец ее твердо лежал на спусковом крючке. Но было уже поздно: бандиты успели скрыться. И что самое страшное, они прихватили не только саквояж со всей ее одеждой и все ее деньги, но также и фургон с лошадьми.
В тоске она опустилась на пол, все еще сжимая пистолет обеими руками. Костюм изорван в клочья. Как быть – без денег, без одежды, без средств передвижения Бог знает за сколько миль от дома и от цели? И все-таки ее больше всего жгло не то, что она оказалась в таком отчаянном положении, а то, что всего этого не случилось бы, будь она предусмотрительнее и сумей по-настоящему позаботиться о себе. Единственным утешением было то, что она все-таки отбилась, не дала этим негодяям себя изнасиловать и даже обратила их в бегство.
