— Да, но о чем он говорит?
— Ну как о чем? Добьем и перебьем негодяев, посягнувших на доброго нашего друга и спасителя, на Александрийского, не побоюсь этого слова, бея. Смерть неместным оккупантам, вперед, сыны Отчизны милой! Ну, вы знаете, что в таких случаях говорят: даешь, не пройдут…
Бей приблизил губы к уху султанского родича:
— Меня волнует, что их слишком много. А что, если потом, когда Аллах дарует нам победу, они решат обернуть против меня свое оружие?
— Да ладно, шо вы такое себе надумали? Это ж честнейшие парни, совсем как я! А ежели шо, есть прекрасный маневр: как только мы, несказанной милостью Аллаха, победим, отправить их на родину.
— Признаться, я думал над этим. Держать здесь под оружием такое войско у меня не хватит ни сил, ни средств. Однако, на беду, в порту ремонтируются английские линейные корабли. Если даже я позволю гяурам вернуться на родину и, в знак благодарности за помощь, отдам захваченные транспорты, англичане сожгут их прямо на рейде, едва лишь раздастся команда «поднять якоря». А если им даже и удастся скрытно уйти… Спаси Аллах, если британцы решат, будто я способствовал их врагам! Эскадра их одноглазого и однорукого эмирала в течение нескольких часов обратит город в руины!
— Будем надеяться, Аллах все же не оставит нас без своей милости. У меня есть кое-какие мысли на тему англичан с их флотом, но пока что на очереди не в меру прожорливые беи. Не желаете ли ознакомиться с планом действий?
Крик «Алла!» смолк, заглушенный слитным залпом тысяч ружей. Улепетывавшая со всех конских ног кавалерия Мурада Александрийского точно растворилась в пылевом облаке. Вместо нее перед разъяренными преследователями возникла ощетинившаяся штыками, отгородившаяся частоколом рогаток стена пехотных каре. За первым залпом грянул второй, потом третий. Людская масса, лишь мгновение назад казавшаяся неудержимой, словно горный поток, сметающий на пути скалы, как хозяйка — крошки со стола, вдруг остановилась в замешательстве.
Очередной залп был поддержан хищным ревом конных батарей, развернувших орудия в промежутках между каре. Всадники сбились в огромную толпу и начали пятиться, никого не замечая и не слушая команд. Каждый из них был отчаянно храбр и ловок в схватке, но им еще никогда в жизни не приходилось видеть такого. Вместо того чтобы пуститься в паническое бегство, пехота стояла плечом к плечу, хладнокровно осыпая противника градом пуль. И, о ужас, даже не помышляла спасаться от грозных видом мамелюков!
Кровавая жажда требовала мчать вперед, рубить, колоть, рвать на части. Но попусту лечь, напоровшись на колья рогаток, дать заколоть себя штыком какого-то грязного франка… Всадники сдали назад, спеша отступить за линию огня, попятились, в толкотне давя своих и оставляя перед французскими позициями убитых и раненых. Стоны несчастных, ржание умирающих лошадей, гортанные кличи наполнили раскаленный воздух. Вот сейчас упоенные легкой победой гяуры двинутся вперед, опрокинут собственные рогатки, потеряют жесткий, ощетинившийся, точно кактус, строй, и тогда… Тогда им не скрыться от острых сабель гордых мамелюков. Но… неверные стояли, точно сам шайтан вылепил их воинство из глины и поставил в этой узкой, будто горлышко кувшина, теснине.
Это было немыслимое коварство! Но если эти грязные поедатели свинины рассчитывали, что все кончится так быстро и легко, они глубоко просчитались! Еще минута, и армия мамелюков скрылась в облаках пыли, замышляя новый маневр. Конечно, от внимательных глаз пришедших за добычей не укрылась ошибка самоуверенных франков. Для того чтобы увеличить число стрелков, они выдвинули вперед три каре, оставив одно позади в качестве резерва. И это имея на фланге гряду холмов, покрытых пальмовыми рощами!
Сейчас, покуда в пыли и дыму не видны перестроения армии, отряды двух из шести беев нанесут удар между этими холмами, атакуют во фланг, смешают замерший в ожидании новой фронтальной атаки строй, прижмут французов к старому заболоченному каналу, прикрывающему их правый фланг. Тогда и сам шайтан со всеми его слугами и прислужниками не спасет от свирепой расправы несговорчивого Абу Омара вместе с его мерзкими союзниками!
Всем был хорош этот план. Неудивительно, что Бонапарту он пришел в голову за двое суток до сражения. И теперь, если бы препирающиеся между собой, кому начинать обходной маневр, беи смогли заглянуть на противоположные склоны пригорков, они бы увидели солдат маленького гасконца Жана Ланна, затаскивающих канатами орудия на гребни холмов. Сам Храбрейший из храбрых, в ярко расшитом генеральском мундире, с неизменной виргинской сигарой в зубах и стеком в руке, время от времени насмешками подгонял взопревших бойцов и самолично хватался за лямку. От этого у силачей-гренадеров немедля перехватывало первое дыхание и открывалось второе.
А когда с этим было покончено, вдали, вне прямой видимости французского войска, из распадка между холмами, точно змея из норы, высунулась голова каравана. Груженные мешками верблюды выступали чинно и неспешно, будто и не содрогалась рядом земля от залпов и слитного грохота копыт. Кто-то из мамелюков заметил неведомо откуда взявшихся груженых верблюдов и мулов и скомандовал длинному, точно жердь, караван-баши остановиться.
Не тут-то было! Оценив неожиданное опасное соседство, тот заорал, замахал руками, заставляя корабли пустыни резко изменить курс. Задумчивые, как античные философы, дромадеры начали совершать маневр, всем своим видом давая понять, что в глубине души они совершенно не согласны с людским произволом. Раздались выстрелы. Пущенная чьей-то ловкой рукой пуля ударила в один из мешков, и из дыры на землю посыпались золотым дождем монеты. Не обращая внимания на потери, караванщик гнал испуганных животных обратно в распадок. А вслед ему, уже не слыша команд, неслась лавина всадников в ярких тюрбанах, вращая над головой саблями, точно пропеллерами, видимо надеясь этим ускорить погоню.
— Маманя дорогая! — Лис вскочил в седло арабчака. — Неужто вас в медресе не учат, что брать чужое фатально для здоровья?
Между тем толпа преследователей уже втянулась в ложбину между холмов и не остановилась даже тогда, когда над их головами взвыли сигнальные рожки, приказывая батареям открыть огонь. Лишь залпы картечи в упор заставили одуматься тех, кто еще мог соображать. Когда вдруг орудия смолкли, остатки запертого между крутыми склонами войска с ужасом осознали, что с фронта их атакует конница Мурад-бея, с тыла — гяуры Мюрата, а на гребнях холмов в тени пальм расположились гренадеры под командованием какого-то расфуфыренного, как на свадьбу, генерала с сигарой в зубах. И вот теперь они разят клинками и расстреливают храбрых воинов Аллаха на выбор, точно кроликов в садке…
Вечером того же дня сдался в плен старый Исмаил-бей из Суэца. Он молча протянул своему александрийскому собрату кожаный мешок с пятью отсеченными головами недавних союзников, таких же беев, как он сам.
— Ты убил их? — ужаснувшись подарку, спросил Абу Омар.
— Они сами убили друг друга, когда прослышали, что ты подкупил одного из них. Они и их люди полегли все до единого, я лишь отрубил головы.
