— Да, понимаю. Но если я сейчас не поговорю с его превосходительством, армия погибнет. Думаю, это веская причина настаивать.
Я салютую ему саблей, часовые бросаются ко мне со штыками наперевес, дежурный офицер поднимает руку:
— Стоять! Я сообщу о ваших словах консулу.
— Благодарю, мой друг. А теперь можете передать эту саблю в знак искренности моих слов и намерений.
Офицер поворачивается и исчезает за пологом шатра. Время тянется. Из секунд, кажется, можно связать длинный шарф и, черт побери, повеситься на нем. Солдаты глядят на меня чертовски хмуро. Видно, что не в меру ретивый майор им совсем не по вкусу, но приказ… Они ждут приказа, и я жду вместе с ними. Секунда, еще секунда, наконец дежурный офицер появляется из-за полога.
— Генерал ждет вас.
Я вздыхаю с облегчением, стараясь не слишком показывать обуревающую меня радость. Все-таки любопытство гасконского льва одержало верх над холодным разумом. Будь на его месте Бонапарт, и апостол Петр уже считал бы пулевые отверстия в моем теле.
Я захожу в походные апартаменты первого консула: все просто, без изысков, на войне, как на войне. Сам Бернадот сидит за раскладным столом, на столе лежит мой клинок.
— Что все это значит, майор?
— Ваше превосходительство, я мчался целый день без отдыха вовсе не затем, чтоб меня арестовали.
— Это мне решать.
— Несомненно, мой генерал. Однако, согласитесь, я тоже имею некое отношение к исполнению данного приказа, и потому могу ли я узнать, за что меня арестовывают? Ваш приказ был выполнен…
— Ты самовольно оставил часть.
— Ваше превосходительство, вы совершенно правы. Но я прошу вас рассудить: арестовывать ли меня за дисциплинарное нарушение, или же счесть мой поступок разумным проявлением инициативы.
Бернадот глядит на меня выжидающе, но во взгляде его уже скорее заинтересованность, чем гнев. Он встает и подходит ко мне.
— Говори.
— Через мою невесту, захваченную Талейраном в качестве заложницы и уже освобожденную мной, я разузнал, что второй консул готовил заговор, в котором вам была предуготовлена не самая приятная роль обезьяны, таскающей каштаны из огня.
— Это ложь. Талейран всегда был искренне расположен ко мне.
— Тогда вы первый человек, к которому был искренне расположен епископ Отенский. Его расстриженное преосвященство всецело поддержал в вас нелюбовь к Директории. Именно его рук дело — похищение архива графа д’Антрагэ, именно он дешифровал и подсунул Баррасу часть бумаг из портфеля и тем самым подтолкнул вас к захвату власти. Кстати, для этого же он запер Софи.
Бернадот чуть заметно побледнел:
— Вы что же, знаете? Но…
— Мой генерал, сейчас не время говорить об этом. Вы попались в расставленную Талейраном западню, и, если вас утешит, далеко не вы один. До недавнего времени этот паук контролировал правительства едва ли не всей Европы, и нам еще предстоит узнать подоплеку многих громких событий. Что же касаемо вас, Талейран готов был подарить Бонапарту легкую победу и тем расписаться в собственной к нему лояльности.
— Но зачем?
— Он считал вас человеком слишком импульсивным и потому — не подходящим для исполнения его планов: один Бог знает, что может прийти в голову такому человеку. Наполеон, по его мнению, куда более логичен и, стало быть, предсказуем.
Бернадот отвернулся, пряча крайнюю досаду:
— Что еще вам известно?
— Практически то же самое, что генералу Бонапарту. Сейчас вы движетесь к Луаре, надеясь занять переправы у Ангамуа, планируя затем направить корпус генерала Моро выше по течению, чтобы тот, переправившись на противоположный берег, ударил во фланг и тыл подступающему противнику.
Бернадот вновь повернулся и уставился на меня с опаской:
— Откуда вам это известно?
Я пожал плечами:
— Мой генерал, вы, должно быть, забыли, что я числюсь лишь прикомандированным к вашему штабу, а состою в команде полковника Ландри. Знать — моя профессия.
— О, черт! — Густые брови генерала сошлись на переносице. — И Бонапарту тоже это известно?
— Можете не сомневаться. Возле Ангамуа вы наткнетесь на корпус Даву — самого хладнокровного и стойкого из его военачальников. А сам он обрушится на корпус Моро и превратит его в труху. Подозреваю, что кавалерия Мюрата форсирует Луару сегодня ночью, в крайнем случае утром. Так что Моро будет зажат в тиски на берегу. Когда же его прихлопнут, а это произойдет непременно, очень скоро придет черед и всей остальной армии. Тем более, что уже сейчас она не слишком рвется в бой. К тому времени часть ее дезертирует, а часть, более чем вероятно, перейдет на сторону Бонапарта. Вот так-то, мой генерал.
— У вас есть доказательства?
— Конечно. Пошлите разведку…
Я вызвал Лиса.
— Сережа, куда там направился Мюрат?
— К Шенонсо.
— Спасибо, держи меня в курсе изменений.
— Да не волнуйся, Капитан, усе будет пучком. Как говорится, шоб и впредь струился наш хорошо информированный источник.
— …к Шенонсо. Но пусть соблюдают осторожность, ваш резвый земляк движется очень быстро.
Бернадот молча прошелся по шатру.
— Я еще могу изменить план. — Он подошел к столу и протянул мне саблю. — Извини, я погорячился. Ты и впрямь действовал на пользу Отечеству.
— И впредь надеюсь приносить ему исключительно пользу. — Я пристегнул клинок. — Что же касается планов, я допускаю, что ваша армия оттеснит Мюрата, но Бонапарт все равно переправится через Луару. Не здесь, так в другом месте. Вам не удержать его, и дальше он пойдет форсированным маршем на Париж, заставляя вас гнаться за ним и, как я уже говорил, терять войска без сражений. А спустя несколько дней Париж с ликованием встретит дофина.
— Этого не может быть! — запальчиво воскликнул Бернадот. — Парижане — отъявленные республиканцы.
— Вот еще! — хмыкнул я. — Парижане — отъявленные парижане, и ничего более. Они хотят вкусно есть, сладко пить и радоваться жизни. Девять лет назад они с огромной радостью, под зажигательную музыку и веселое пение, лишили престола своего короля. Это было чертовски весело, они танцевали на развалинах Бастилии и хохотали, глядя, как потешно дергают ногами графы и маркизы, подвешенные на фонари. Было очень весело, но потом стало грустно, а дальше — и вовсе страшно. Потом, при Директории, вроде бы не так жутко, но как-то… затхло, точно нюхаешь солдатский сапог. А сейчас? За считаные дни вашего консульства Франция уже оказалась втянута в гражданскую войну. Мой генерал, неужели вы и вправду думаете, что Париж окажет сопротивление законному наследнику престола: чудом спасенному, прелестному, трогательному мальчику, которого привезет на горячем коне любимый сын Марса?
