«Я занят, можешь зайти попозже?»
«Когда позже?» – спросил Прохор-второй.
«Через полчаса».
«Хорошо, буду через полчаса».
Он хотел вернуться домой, в своё тело, но передумал. Захотелось нырнуть в Бездны и посмотреть, как живут люди в экзотах – числомирах, сформированных экзотическими числами.
На сей раз он выбрал восьмизначный Армстронг
[9]
, о котором вскользь упоминал одиннадцатый «родич», случайно туда залетевший.
Число 24 678 050 характеризовалось как устойчивый резонанс восьми цифр, соединявший такие несоединимые качества, как устойчивость и подвижность, и порождало мир, вообразить который мог далеко не каждый человек. Устойчивость и законченность этому миру предоставляли цифры 8 (равновесие форм и постоянство) и 4 (стабильность и основание Мироздания).
Числомир-24678050 представлял собой метавселенную, заполненную потоками ледяных частиц и пыли, в которой звёзд было мало, зато вокруг каждой вращались не твёрдые, как Земля и Марс в Солнечной системе, а гигантские капли воды планетарных размеров.
Но жизнь появилась и здесь, и Земля Армстронга-8 представляла собой такую же сферическую каплю воды размером с Юпитер. Существа, возникшие в этой плането-капле, жили не на поверхности капли, а в приповерхностном слое, создавая удивительные полупрозрачные города и селения из кристаллизованной, окрашенной в разные цвета воды, и сами больше всего походили на земных стегоцефалов, имеющих отдалённое сходство с людьми.
Прохор Смирнов в этом числомире существовал, иначе Прохор-второй просто не смог бы ничего увидеть. Мыслил «родич» мира Армстронга иначе – образами, а не словами, и сориентироваться в его памяти было невероятно трудно. Так же трудно оказалось сфокусировать его зрение и подогнать под стандарты человеческого восприятия, основанного на бинокулярном принципе. Поэтому пришлось напрягаться – в интеллектуальном плане, чтобы, во-первых, не шокировать «брата-стегоцефала» своим появлением, а во-вторых, разобраться в бытии очень своеобразного мира.
«Брат» Прохора не имел имени в привычном человеческом понимании. Тем не менее его каким-то образом отличали от других «стегоцефалов», но связано это было не с речью и не с мыслительной деятельностью вообще. Всё здесь, что смог постичь Прохор, основывалось на звуке: «люди-стегоцефалы» общались с помощью ультразвука, издавая серии щелчков разной частоты, как это делали земные дельфины, и всю свою немыслимо сложную архитектуру тоже создавали с помощью звука. Хотя Прохор так и не смог понять, как они это делают.
«Родич» в момент выхода «души» Прохора занимался странным делом – плавал внутри ажурной конструкции, напоминавшей раковину, высовывался в отверстия и время от времени издавал длинные вопли ультразвуковой частоты.
Вокруг его раковины-трибуны располагались толпы – иначе не назовёшь – соотечественников и вслушивались в его крики. Изредка стайки этих созданий начинали вопить в ответ, но к ним подплывали какие-то угрожающего вида «акулы», и вопли прекращались.
Прохор заинтересовался происходящим, внимательно полистал память «родича» и наконец понял, в чём дело.
Его «брат» мира Армстронга работал глашатаем! Или кем-то в этом роде. Он читал некие указы и речи местного правительства, поступавшие напрямую в ушные раковины, и следил, чтобы толпы «горожан» этим речам внимали.
Послушав вопли «родича» полчаса, Прохор понял, что ничего интересного больше не услышит, и вернулся в свои измерения, нашёл сферу сознания Прохора-11.
«К тебе можно?»
«Да, мы закончили обсуждение плана, – ответил одиннадцатый, – слушаю тебя».
«Я побывал в восьмизначном Армстронге».
«Поздравляю, это весьма глубоко».
«Земля там – шар из воды! Гигантская капля!»
«Я там был год назад, интересный мирок. Хотя есть ещё более экзотичные числомиры. Ты-то зачем туда полез?»
«Ты дал мне полчаса времени, вот я и нырнул, чтобы убить это время».
«Убивать время не надо, иначе оно обидится. Что ты хотел?»
Прохор смутился.
«У меня не получается… с формотрансом».
«Мы же всё обсудили ещё в прошлый раз. С чем ты работал?»
«С книжкой… бумажной».
«Начал бы с более простых вещей, книга – это комплекс форм, я даже не представляю, каков у неё формоспектр. Давай пройдёмся по этапам алгоритма».
«Давай».
Прохор-11 повторил формулу, инициирующую эргион как генератор «цифрового поля», изменяющего геометрические формы вещей.
«Запомнил?»
«Я вроде бы всё так и делал».
«Не торопись, сосредоточься на эргионе, он главный эффектор трансформации. И найди вещь попроще, книга для опытов слишком сложный объект».
«Хорошо».
Прохор вернулся в своё тело, напился холодной водички (после числопутешествий его всегда охватывала жажда), с сомнением посмотрел на книгу. Совет одиннадцатого был практичен, можно было взять карандаш или монету, но Прохор был упрям: начал с книги, значит, и закончить надо книгой. Всё у него получится!
Эргион отозвался на мысль владельца тёплой пульсацией.
Прохор навёл его на книгу.
– Руки вверх!
Облачко струения воздуха слетело с кулака на книгу, и та… рассыпалась на сотни белых листочков, горкой расползшихся по столу.
Прохор изумлённо вытаращил глаза, посмотрел на рассыпавшиеся листочки, усеянные с двух сторон буквами, на свою руку, державшую эргион, почесал затылок.
– Мать честная! Я не этого хотел!
Он поворошил белые, с желтизной, квадратные листки, вовсе не похожие на страницы книги, как он подумал вначале. Они были толще, шершавее, грубее, а главное, покрыты не буквами, а какими-то значками, точками и пятнами. Узнать в них текст, напечатанный русским языком, было невозможно.
Прохор поискал обложку, не нашёл.
Созрело понимание происходящего.
Одиннадцатый говорил о формоспектре каждого предмета, в рамках которого предмет сохранял свои функции. Книга рассыпалась на отдельные листы, принявшие форму квадрата, но как носитель текста она осталась жить, хотя изменились и буквы текста. Кстати, почему? Новой фигуре книги не важно, что она хранила информацию на определённом языке? Важна сама подача формы? Не текст?
Он ещё раз осмотрел листочки, собрал их аккуратной стопкой, соорудив нечто вроде рыхлого бумажного куба.
Идём дальше, господа, нельзя останавливаться на достигнутом.
Новое дуновение ветра-без-ветра обняло куб.
Листочки задрожали и рассыпались небольшими, сантиметр на сантиметр, квадратиками, на каждом из которых располагались две-три буквы. Горка «резаной без ножа» бумаги увеличилась.
