Примерно через час бабушка спросила:
– Ты больше ничего не хочешь сказать?
– Ну, теперь она может вернуться, – ответила Айви.
– Полли останется здесь, – отрезала бабушка. – Она моя дочь, – возразила Айви.
– И ты отправила ее в другой город, не проверив, есть ли ей там куда податься, – припечатала бабушка. – И при этом ни разу – ни разу! – не упомянула об этом сегодня. Даже не спросила, как она добралась обратно, ко мне. Айви, Полли останется здесь. Это мое последнее слово.
В то лето бабушка вообще была настроена воинственно. Она задалась целью оформить над Полли законное опекунство и чтобы и Редж, и Айви давали деньги на ее содержание. Словно маленькая армия из одного солдата, выступала она на битву с чиновниками, банками и юристами. И добивалась своего. Когда Полли с бабушкой вызвали на собеседование к очередному чиновнику, она услышала мужской голос из соседней комнаты:
– О боже, это же миссис Уиттакер! Не знаю, чего она там хочет, подпишите, пусть только уйдет!
После этого собеседования они пошли в кондитерскую – надо было себя вознаградить. Бабушка обожала себя вознаграждать. Они выпили кофе с пирожными, а Полли заказала еще и мороженое. После кофе из термоса Анны Эйбрахам Полли полюбила кофе. Тогда ей показалось, что это лучшее питье на свете, да и сейчас так казалось. Однако лучшей едой на свете она по-прежнему считала мороженое. И ее очень удивляло и огорчало, что запивать лучшую еду лучшим питьем, оказывается, довольно сложно.
– Ты такая щедрая, – сказала Полли бабушке: после поездки к отцу она стала очень остро все чувствовать. – Ведь ты же взяла меня на содержание.
– Ничего я не щедрая! – рассердилась бабушка. – Быть щедрым – значит давать другим то, что давать трудно. Когда я бросила преподавание, мне стало, в общем-то, нечего делать, вот я и начала подумывать, что никому не нужна. А теперь я нужна тебе. Это приятно, Полли.
– Спасибо. – Полли заставила горло сжаться от холода, съев ложку мороженого, потом расширила его, отпив горячего кофе, и спросила: – А почему тот человек в кабинете говорил «Подпишите, пусть только уйдет»?
Бабушка хихикнула.
– Помнишь, я недавно вернулась домой очень поздно? В тот день я устроила ему взбучку. Тоже мне: это запрещает, в том отказывает, на все остальное твердит «может быть». И я потеряла терпение. «Молодой человек, – говорю я ему, – пока вы не подпишете мне заявление, – а я обратилась к вам с совершенно разумной просьбой, – я буду сидеть здесь и не уйду». И так и сделала, – похвасталась бабушка. – Сидела напротив него и глядела. Не дала им вовремя закрыть контору.
Полли рассмеялась. Она будто наяву видела, как бабушка, несокрушимая и маленькая – теперь она была гораздо меньше Полли, – сидит в кабинете, заполнив его до предела силой личности и ясным, выматывающим душу взглядом.
– Долго продержался?
– Два с половиной часа, – сказала бабушка. – Крепкий орешек. Обычно двадцати минут хватает.
Полли снова рассмеялась и вдруг подняла голову, потому что на столик упала тень остановившегося рядом человека. Это был Себ. Он стоял и смотрел на нее, будто растерявшись; в руках он неловко сжимал фотоаппарат.
– Увидел тебя в окно кафе, – выдавил Себ. Он был высоченный, почти до потолка. Полли не знала, что сказать, кроме того, что на этот раз она уж точно ничего не нарушила. Кофейная чашка в ее руке задребезжала о блюдце.
– А я ее бабушка, – сказала бабушка. – Вы сядете или будете и дальше стоять столбом?
Тут Себ, очевидно, вспомнил, что обучен очень хорошим манерам. Он извинился перед бабушкой и, к изумлению Полли, грациозно уселся за стол. Однако, очутившись за столом, он отказался и от кофе, и от пирожных, и от мороженого. Полли на грани паники ломала себе голову, в чем же, по мнению мистера Лероя, она провинилась на этот раз.
– Расскажите нам о фотографии, – посоветовала бабушка Себу, отчего Полли виновато дернулась. – Вижу, у вас тут фотоаппарат.
Себ последовал ее совету. Он рассказал им о выдержке, об объективах, о марках фотокамер и разновидностях пленки. О вспышке, проявке и печати. Это была его последняя страсть. Полли, несмотря на испуг, смертельно заскучала. Наконец Себ повернулся к ней:
– На самом деле я зашел попросить разрешения тебя сфотографировать. Попозируешь мне на улице, ладно? Две минуты, не больше.
– И к тому же совсем не больно, – подхватила бабушка. – Что ж, мы уже поели. Пойдем на улицу, Полли, и покончим с этим делом.
Себ сфотографировал Полли у летней террасы кондитерской. Потом сфотографировал и бабушку, поскольку, как он выразился, у нее интересное лицо. Бабушка хмыкнула.
– Когда напечатаю, принесу показать, – пообещал Себ. – Ты ведь теперь живешь за несколько домов от нас, да?
Наконец он ушел. Полли поняла, что мистер Лерой по-прежнему не спускает с нее глаз, и дрожащим голосом спросила у бабушки:
– Что ему от нас понадобилось?
– Чудачка! – отозвалась бабушка. – Ты и понадобилась. Совсем вскружила голову бедному мальчику.
– Вряд ли, – буркнула Полли.
Однако, похоже, и вправду вскружила. Два дня спустя Себ явился к бабушке с фотографиями и проторчал там весь день, снабдив бабушку и Полли полной информацией об избранном методе проявки и печати. На этот раз он держался более раскованно. Заявил, что теперь предпочитает, чтобы его звали не Себ, а Себастьян, и что на следующий год будет сдавать экзамены повышенной сложности. Потом он намеревается стать адвокатом. Все время, пока говорил, он не сводил глаз с Полли. Полли тоже старалась держаться раскованно, но это довольно трудно сделать, когда тобой так сильно восхищается такой высокий, взрослый и элегантно одетый юноша.
Фотографии ей совсем не понравились. Себ перемудрил со светотенью, и от этого Полли с бабушкой стали похожи на двух седовласых ведьм.
– Понимаешь, – объяснил Себ Полли, – ты не красивая и не хорошенькая, но у тебя интересное лицо, и я подчеркнул все интересное.
– Мастер делать комплименты, ничего не скажешь! – воскликнула бабушка, когда он ушел. – Да, успех у девушек ему обеспечен! Моя красавица-внучка – интересная! Неслыханно!
– Он тебе не нравится, да? – возликовала Полли.
– Когда наш юный Себастьян обнаружит, что в мире есть и другие люди, кроме его особы, – ответила бабушка, – может быть, он станет и ничего. Правда, я не беспристрастна. Он же из Того Дома.
Бабушка всегда называла Хансдон-хаус «Тот Дом».
После этого Себ к ним зачастил на правах соседа. Такую цену пришлось платить за то, что Полли теперь жила у бабушки. Зато в остальном Полли у бабушки жилось великолепно. Бабушка была чудо. Недостатков у нее, насколько знала Полли, имелось всего два. Первый – неожиданный: бабушка боялась мелких зверьков. Трюфля, которая любила бабушку так же преданно, как и внучка, постоянно таскала ей мышей, лягушек и полевок и складывала к ее ногам. Каждый раз бабушка взбиралась на стул, визжала и звала Полли. Это неизменно изумляло и сердило Полли: такой бесстрашный человек, как бабушка, и вдруг стоит на стуле, подобрав юбку, и визжит при виде дохлой мышки.
