На следующий день Полли пришла посылка, адрес на которой был написан незнакомым почерком. Внутри оказалось несколько кассет с музыкальными записями – Альбинони, Бах, Бетховен – и записка мелкими круглыми буковками:
Том считает, они тебе понравятся. Говорит, если нет, выбрось. Видимо, в тот насыщенный событиями вечер ты не погибла из-за Тома в автокатастрофе, иначе кто-нибудь да подал бы на него в суд. Наш цирк опять едет в турне! вот-вот отправляемся. Привет тебе от Сэма и Анны.
Твой Тан-Таре, он же Эд.
Полли украдкой – вдруг узнает мистер Лерой – одолжила у Фионы магнитофон и послушала кассеты. Оказалось, что без этой музыки она не может жить, и бабушка пообещала ей магнитофон на Рождество. А мистер Лерой ничего не сделал. Полли вздохнула с облегчением, а потом вздохнула еще раз: у нее словно упала с плеч гора, о которой она и не подозревала. Она вдруг снова смогла на чем-то сосредоточиться. Через неделю после прибытия кассет она впервые за несколько месяцев достала карту и рукопись под названием «Нигдешние сказания» и начала писать длинную продуманную повесть.
Сюжет развивался несколько иначе, чем намечала Полли. Она не забыла, каким презрением облил ее мистер Линн за воровство у Толкина, и решила дать волю воображению. Поначалу ей было известно только одно: это будет рассказ о том, как Геро стала помощницей Тан-Кула и как они вместе отправились искать Обайскую Кипту. В результате история разрослась до огромных размеров. Из нее отовсюду отпочковывались истории поменьше – подробные биографии каждого персонажа. Сама Геро стала принцессой, вынужденной бежать из отчего дома из-за козней, которые ей строила злая красавица-кузина. Тан-Кул нашел ее, когда она скиталась, переодетая мальчиком, и пригласил к себе в помощники, поскольку и сам принял за мальчика. После этого развернулся настоящий эпос. Полли писала его почти весь учебный год, чуть ли не до самого дня рождения, когда ей исполнилось четырнадцать, – с перерывами на разнообразные события настоящей жизни.
Причиной этих событий отчасти был Себ. Полли упорно пыталась от него отделаться или, по крайней мере, отвадить от привычки сгребать ее в охапку и целовать. Обращаться за помощью к бабушке Полли стеснялась. Но каждый раз, когда она сопротивлялась, Себ так огорчался, становился таким побитым и несчастным, что сердце Полли смягчалось и она не решалась дать Себу отставку.
– Не понимаю, как Нина это делает? – то и дело вздыхала она в разговорах с Фионой.
Нина постоянно давала отставку своим поклонникам, кроме разве что Лесли.
Лесли тоже поцеловал Полли, когда они праздновали Рождество у Фионы; его поцелуй, мягкий и влажный, понравился Полли гораздо больше, чем все эти пыхтения и хватания Себа, хотя придавать ему особое значение не стоило. Как выяснилось, Лесли обожал целоваться со всеми подряд. Примерно тогда же Фиона прозвала его Джорджи-Порджи – в честь героя детской песенки, который «был нахал и всех девчонок целовал». Похоже, в Уилтоне он вполне прижился. Полли спросила Себа, как там дела у Лесли, и тот несколько надменно признал, что этот Пайпер – весьма популярный паршивец.
На Рождество Полли пришла еще одна посылка с кассетами – «С любовью от „Дюма-квартета“», почерком Анны: Брамс, Верди, Вивальди. Анна указала свой обратный адрес, и Полли бережно его переписала, надеясь, что он ей еще понадобится. Через месяц пришли еще кассеты – Гайдн, Гендель, Глюк.
– Идет по алфавиту, как я погляжу, – заметила бабушка. – Что он, интересно, будет делать, когда дойдет до Яначека? Вернется к Баху?
Она не хуже внучки понимала, от кого эти кассеты.
Свой эпохальный труд Полли закончила летом. На следующий день после того, как она его дописала, ею овладела престранная смесь чувств: гордость достигнутым, тошнота при виде рукописи, радость, что все позади, и ощущение страшной пустоты. К вечеру пустота победила, и Полли принялась тщательно переписывать роман самым аккуратным почерком. В это тоже постоянно вмешивалась настоящая жизнь. Полли опять позвали в сборную по легкой атлетике, а еще она играла придворную даму в школьном спектакле. Ставили «Двенадцатую ночь» Шекспира. Полли не ожидала, что сюжет пьесы окажется настолько похож на историю Геро и Тан-Кула. Она многое бы дала за роль Виолы, но на нее назначили Кристи Джефферсон, и Полли утешалась переписыванием рукописи. Кстати, сам Шекспир воровал сюжеты где ни попадя – вот вам, мистер Линн! А ее история была ее собственной. Чем дольше Полли переписывала роман, тем больше он ей нравился. Некоторые отрывки были поистине хороши. Особенно тот эпизод, где Тан-Кул ранен в плечо и Геро делает ему перевязку. Она снимает с Тан-Кула доспехи и видит «гладкие могучие мышцы, переливающиеся под шелковой кожей спины». Чудесно! Иногда Полли восхищенно шептала на ходу эту фразу: «Под шелковой кожей спины!»
Она была чрезвычайно довольна этим отрывком, когда наконец закончила переписывать. Ох, как хорошо получилось! Полли положила рукопись в большой конверт и отправила Анне – с запиской, в которой просила передать ее Тому. «По-моему, я потеряла его адрес», – написала она, чтобы одурачить мистера Лероя. По той же причине она попросила Фиону надписать на конверте адрес Анны и отправить посылку. После чего стала ждать восторженных аплодисментов от мистера Линна.
Сначала долго ничего не происходило. А когда произошло, Полли поняла, что мистер Линн отнесся к ее рукописи крайне серьезно. Он отважился написать ей сам. Может быть, просто был где-то очень далеко. А может, и нет. Открытка пришла из Нью-Йорка. На ней стояло всего два слова:
СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ ЧУШЬ.
Т. Г. Л.
Полли возмущенно уставилась на открытку. Она глазам своим не верила.
– Что там, лапа? – спросила бабушка.
– Да так, ничего. Очередная открыточка от Линна, – горько отозвалась Полли. – Чтоб ему наступить на свою виолончель.
Она пошла в школу, кипя от ярости. В этот день она не стала обедать в школе, а сэкономленные деньги решила положить в особую баночку, где бабушка копила на телефон. Счета за телефонные разговоры бабушку очень огорчали. Днем Полли шла домой, по-прежнему кипя от ярости. «Не мог же он бросить супергеройство, – твердила она про себя. – Какая муха его укусила? Ему же это нравилось! Он же сам говорил, что ему не обойтись без этого!»
Себ перешел дорогу и попытался пристроиться рядом с Полли.
– Ай, отстань! – рявкнула Полли.
– Полли! Это на тебя непохоже! – обиженно проныл Себ.
Полли была страшно зла и страшно голодна, поэтому повернулась на каблуках и процедила:
– Похоже-похоже! Просто ты меня не знаешь! Я же попросила – отстань! Уходи и возвращайся через год. Я еще маленькая!
Себ застыл на месте и изумленно уставился на нее. Он разозлился не меньше Полли и так отчаянно старался взять себя в руки, что на миг стал вылитым мистером Лероем. И совсем как мистер Лерой проговорил:
– Ты об этом пожалеешь. И ушел.
Вернувшись домой, Полли и не вспомнила о Себе, разве что почувствовала некоторое облегчение: ведь она все-таки сумела дать ему отставку. Она положила деньги на обед в телефонную баночку и набрала номер мистера Линна. И попала на автоответчик, говоривший теперь старческим голосом, словно поцарапанная пластинка. Но Полли другого и не ожидала.
