Особняк Осепьяна был окружен высоким дощатым зеленым забором, на котором нигде не значился ни номер дома, ни название улицы.
Пока Бирюков с шурином плутали в хитросплетении московских дворов и улиц в поисках нужного дома, наступила ночь.
– Кажется, здесь, – неуверенно произнес Илья, глядя из машины на широкие ворота в глухом заборе, из-за которого выглядывали густые кроны деревьев. – Больше негде, мы всю Радужную проехали взад-вперед три раза. Может, спросим у кого-нибудь для верности? – предложил он просто ради того, чтобы оттянуть неприятный момент, но Бирюков отрицательно покачал головой:
– У кого тут спросишь? Ни одного человека поблизости, как вымерло… Ну что? Я пошел?
– Погоди, скажи сначала, что ты собираешься делать? Как ты туда залезешь? Не через забор же?
– А почему не через забор? Подсоби перелезть, раз уж вызвался помогать.
Шурин хотел сказать, что он вообще-то никуда не вызывался, а просто согласился посидеть в машине, подождать, чем кончится авантюра тверского родственника, но промолчал. Они вылезли из машины, подошли к воротам дома.
– Там у них будка с охраной, – определил Илья.
– Где? – шепотом переспросил тверской зять.
– Видишь видеокамеру над воротами? Вон огонек красный светится? А будка там, за воротами, на въезде.
– Я думал, это голубятня, – признался Бирюков, вглядываясь в неприметную зеленую будку, стоящую на сваях, как жилище аборигенов.
– Ага, жди! – насмешливо ответил Илья.
От ворот к дому Осепьяна уходила асфальтированная аллея, с обеих сторон обсаженная невысокими голубыми елочками. Над воротами горел яркий фонарь, освещая пространство перед видеокамерой.
– Пошли скорей, пока охранники на нас внимания не обратили, – посоветовал Илья.
– А вон, посмотри, если незаметно пробраться за елками и залезть во-о на ту крышу…
Действительно, в глубине аллеи, справа, возле дома, виднелась небольшая пристройка с пологой крышей.
– Если на нее забраться, то можно и в дом…
– Ладно, – задумчиво проговорил Бирюков, – пойдем пока…
Они медленно прошли вдоль по тротуару мимо ворот особняка. Перед памятником неизвестному деятелю тротуар сворачивал влево и огибал клумбу. Бирюков и шурин Илья не пошли дальше по тротуару, а свернули в кусты и, стараясь держаться тонкой межи, отделяющей ограду особняка Осепьяна от бордюра цветочной клумбы, потопали вдоль забора, ища подходящее место для проникновения.
Забор завел их в тупик. Вскоре они уперлись в высокую ограду из металлической сетки, которую сразу не заметили из-за разросшейся зелени.
– Все, стоп, дальше не пройдем, – прошептал шурин, наскочив в темноте на спину резко затормозившего Бирюкова.
– Понастроили себе дворцов на народные деньги, – засопел обиженно Бирюков. – Через границу легче проскочить… Ладно, тут и полезу. Ну-ка, подсади чуток.
Московский шурин был на десять лет моложе и почти вполовину тоньше своего тверского родственника. Кряхтя, он поддерживал грузного Бирюкова, который карабкался, как огромная горилла на забор.
– Осторожно, мои штаны не порви, а то Анюта меня убьет, – прокряхтел снизу шурин. – Да лезь скорее! Я же не железный тебя держать.
«У, кабан, – думал он про себя с обидой. – Разжирел там у себя в деревне. А еще жалуются, что москвичи зажрались, пока остальная Россия голодает».
Наконец Бирюкову удалось закинуть ногу и сесть верхом на забор. Шурин облегченно вздохнул, несколько раз согнулся и разогнулся, поправляя затекшую спину.
– Ну что там? – снизу спросил он.
– Не видно ничего, деревья мешают.
– Собак не видно?
– Вроде нет.
– А забор с той стороны гладкий или набитый? Сам сможешь обратно залезть?
Бирюков поерзал на заборе, проверяя ногой, что там внизу.
– Вроде есть, на что наступить. Ну я пошел!
– Где тебя ждать? Здесь или в машине?
– Иди в машину, а то мало ли что.
Бирюков спрыгнул. Шурин приложил ухо к доскам забора, услышал, как глухо ударилось о землю грузное тело тверского родственника, как захрустели под ним сломанные ветки.
– Эй, ты живой? Руки-ноги не переломал?
– Вроде целый, – тихо ответил Бирюков из-за забора. – Все, я пошел!
Шурин услышал, как зашуршали листья и захрустели под ногами песок и мелкие веточки. Потом все стихло. Тогда он тем же путем вернулся обратно к машине, сел и стал ждать.
Бирюков и сам ясно не представлял, что именно он ищет в доме, где произошло убийство, как собирается попасть туда, что будет делать, если наткнется на обитателей дома или, еще хуже, охранников. Четкого плана у него не было, а шел он, полагаясь на «авось», ведомый скорее любопытством, чем ясной идеей. Особого страха он тоже не испытывал – так, скорее, возбуждение.
Сделав несколько шагов, он остановился и прислушался. Было тихо. Впереди перед ним рисовался на фоне светло-синего ночного неба темный силуэт двухэтажного большого дома с острой высокой крышей. На первом этаже за зарешеченным окном горел свет.
К подъезду дома от ворот вела асфальтированная аллея, вдоль которой росли низкие молодые елочки и торчали редкие фонари – круглые плафоны на низких, по новой моде, ногах. От них вверх расходились конусообразные столбы яркого белого света, и в них мельтешила мошкара и ночные мотыльки. Остальная часть сада скрывалась в непроглядной темноте. На зеленых подстриженных лужайках работали распылители воды, разбрызгивали вокруг тонкие струйки. Бирюков лег на землю и по-пластунски пополз по влажной траве, стараясь не высовываться, чтобы не попасть в освещенный участок. Он полз и полз, изредка подымая голову, пока газон не оборвался узкой дорожкой, выложенной плитками. Эта дорожка огибала дом.
Бирюков поднялся и прошмыгнул за угол, спрятавшись в тени вьющегося винограда. Прямо над ним оказалось освещенное открытое окно. До него долетел запах сигаретного дыма. Внутри были люди, до Бирюкова долетал гул голосов, но слов он не мог разобрать.
Он медленно пошел вдоль стены дома. Соседнее темное окно тоже было открыто. Бирюков поставил ногу на узкий выступ фундамента, собрался с силой и попытался, оторвав другую ногу от земли, дотянуться до решетки на окне. Один раз он сорвался, но со второй попытки смог ухватиться одной рукой за решетку. Теперь он стоял на тонком выступе фундамента, распластавшись по стене и держась за решетку, и слышал все, о чем говорили в комнате. Он и не думал, забираясь в дом Осепьяна, что окажется на поминках, но именно так и случилось. Этим вечером после похорон в доме покойного собрались ближайшие родственники.
– И ты не боишься оставлять окна открытыми после всего этого? – услышал он рядом с собой громкий женский шепот.