Ничего, подумал Гордеев вяло, мы еще поборемся. Но сам он в успех уже не верил.
Судья потер руки, словно предвкушал что-то весьма драматичное и интересное, и сказал:
– Объявляется перерыв до завтра, до десяти утра. Прения сторон будут продолжены. С утра – защитная речь адвоката Гордеева.
Глава 66. ШЕКСПИР.
Когда запиликало электронно, Гордеев решил, что это телефон, но это звонил будильник.
Гордеев взглянул на часы – было без десяти восемь. Вот как! Он просидел, оказывается, всю ночь. Теперь надо было срочно собираться и ехать. А под глазами круги и в голове муть. Чем же он занимался всю ночь? Где плоды бессонных бдений?
А не было никаких плодов. Гордеев, как шизофреник, всю ночь крутился вокруг одной и той же мысли, которую теперь не смог бы и сформулировать толком. Но самое обидное, что мысль эту он так и не решил!
День начинался плохо.
Как-то он закончится?
Когда увидел Ирину, совсем скис. Та была, как бледная тень. Тихая и почти бесплотная. Виновато улыбнулась Юрию и сказала:
– Плохо, да?
– Ну что ты! – бодренько ответил Гордеев. Но сам же и ужаснулся неискренности своего голоса.
– Прошу встать, суд идет.
Гордеев втянул побольше воздуха в легкие, словно собирался нырнуть на огромную глубину, в темные беспросветные воды.
Сейчас прозвучит: «Слово предоставляется защитнику».
– Прошу садиться.
– Наша задача установить истину, и это главное, не так ли? – сказал вдруг судья вовсе неожиданное. – Дело в том, что только вчера вечером от Генеральной прокуратуры поступило ходатайство заслушать в судебном заседании еще двух свидетелей. Стороны не против? Суд по своей инициативе считает необходимым допросить дополнительных свидетелей.
Прокурорша не задумывалась ни минуты. Она уже знала, что победила, – никакой свидетель не мог теперь сломить ее железную постройку.
А Гордеев, хоть и сделал вид, что раздумывает, но внутренне согласился сразу. Ему просто нечего было терять.
– Тогда, – сказал судья, – возвращаемся к судебному следствию, а затем вновь прения сторон. Прошу пригласить в зал свидетеля Сысоева Федора Константиновича.
Гордеев обернулся на распахнувшуюся дверь и обомлел.
Прямо на него шел, улыбаясь смущенно от внимания большого количества людей, не кто иной, как однорукий! Тот самый! Бандит! Который стрелял в Юрия Петровича на пороге Думы и был убит.
Хотелось ущипнуть себя, чтобы проснуться.
И так это было похоже на сон, ведь в голове муть была, как в бреду.
Этого не могло быть, мертвые не воскресают!
Гордеев обернулся с открытым ртом на Ирину, и понял, что и она видит кого-то испугавшего ее.
Ирина тоже узнала этого человека. Вернее, его глаза. Где же она видела этот взгляд? Где?! Какой-то был очень важный момент! Господи, да конечно же! На вокзале! Она как раз садилась на поезд до Симферополя! А этот человек… Постойте, но он тогда стоял в какой-то страшно подозрительной компании. Или ей показалось?
– Назовите, пожалуйста, свою фамилию, имя, отчество, а также профессию и место работы, – попросил судья.
– Сысоев Федор Константинович. Оперуполномоченный Московского уголовного розыска.
Гордеев чуть не вскрикнул – нет! Он лжет! Он бандит и убийца! Но вдруг заметил в зале плотную фигуру Турецкого. «Важняк» смотрел прямо на адвоката и что-то четко артикулировал губами.
«Не волнуйтесь», – наконец угадал Гордеев.
Ничего себе!
Но тем не менее действительно заставил себя успокоиться и повернуться к однорукому.
– Скажите, гражданин Сысоев, что вам известно по настоящему делу? – сказал судья. – Знакомы ли вы с подсудимой?
– Нет. Правда, я встречал ее один раз на Курском вокзале. Это было семнадцатого августа. Она садилась в поезд до Симферополя. Но в чем дело, я знаю.
Гордеев громко сглотнул.
– И что вы можете показать по этому делу? – спросил судья.
– По данному делу я могу показать следующее – убитый Ливанов был довольно высокопоставленным членом огромной разветвленной преступной группировки, именуемой «Братство»…
– Вы можете привести доказательства?! – наконец опомнилась прокурорша.
– Разумеется. Но, к сожалению, со следственными документами пока может ознакомиться ограниченный круг лиц, поскольку следствие это засекреченное и оно продолжается, – однорукий виновато скосился на присяжных.
– Продолжайте, – сказал председательствующий.
– В задачу Ливанова входило отслеживать пассажиров, покупающих билеты через крупные богатые фирмы. Соседнее место в купе резервировалось для мошенниц, которые и выманивали деньги у состоятельных попутчиков.
– Простите, – вскочил Гордеев, забыв, что однорукий в него когда-то стрелял, – а проводники вагонов были в курсе этих махинаций?
– Разумеется. В их задачу входило…
– Спасибо! – чуть не вскрикнул Гордеев. Как он угадал! Как Ирина угадала, жаль, правда, задним умом.
– Пожалуйста, – ответил однорукий, улыбнувшись. – Кроме того, махинации прикрывали коррумпированные, сросшиеся с преступностью работники правоохранительных органов.
– Значит, вы утверждаете, что Пастухова действительно садилась на поезд? – спросил судья.
– Да. Я также утверждаю, что в поезде она была обворована мошенницей, которую мы задержали. Как она вам представилась? – обернулся он к Ирине.
– Зиной.
– Ага. Зина. Понятно.
– Но это ничего не проясняет! – вставила прокурорша. – Пастухова обвиняется в умышленном убийстве!
– Вот собственно за этим я и здесь, – сказал однорукий. – При допросе одного из сотрудников милиции, который прикрывал преступников, выяснилось, что с места происшествия были незаконно изъяты и не занесены в протокол следующие вещественные улики: нож-финка с наборной ручкой и чемодан кожаный с женскими вещами, изрезанный этим ножом. Эти вещдоки могут быть предоставлены суду.
Гордеев о таком чуде и не мечтал. Ах, Турецкий, ай да сукин сын!
«Важняк» иронично улыбался в углу.
Были еще вопросы судьи, прокурорши, адвоката, но уже так, по мелочам, уточнялись детали. Только теперь Гордеев понял, почему однорукий так казенно выражается – он жутко волновался. С одной стороны, ему надо было выступить свидетелем защиты, а с другой, не раскрыть тайны ведущегося и, видать, сложнейшего, крупнейшего, важнейшего следствия.
– В зал судебного заседания приглашается свидетель Чуркин Игнатий Семенович, – сказал судья.
Если бы сидящие в зале были более внимательны на улицах и в метро, то узнали бы во въехавшем на коляске в зал безногом человеке мелькающего там и сям нищего. А будь они полюбопытнее, узнали бы и его кличку – Афганец.
