К полудню подъехали к бывшему монастырю. Но не к главным зеленым воротам, а к неприметной калитке сбоку.
Выглянул охранник, распахнул калитку и впустил Сынка.
Когда Сынок обследовал братство в прошлые разы, он почему-то эту калитку не увидел. Теперь он понял, почему. Сразу за ней начинались ступени, уходящие глубоко вниз. А там – каменный коридор, который метров через пятьдесят снова переходил в ступени, которые теперь уже вели наверх.
Ну вот и свершилось – Сынок оказался в главном здании.
Интерьер тут вовсе не напоминал ту спартанскую обстановку, в которой проходили свои, так сказать, курсы повышения квалификации обыкновенные бомжи.
Тут было уютно и даже не без шика. В комнатах стояли кожаные диваны и глубокие кресла. Работали телевизоры, звонили телефоны, бегали по коридорам ребята в белых рубашках с черными галстуками, напоминающие обыкновенных клерков. Уже потом Сынок понял, что это и были обыкновенные банковские клерки. У братства было немало финансовых дел, был и свой банк, который, кстати, занимал в рейтингах надежности газеты «Коммерсантъ daily» первые места.
Если бы Сынок был хоть чуть-чуть романтиком или поэтом, он сказал бы – святая святых, но он просто подумал: «Крутое местечко».
Провожатый завел его в комнату, где сидела за компьютером обыкновенная секретарша и с кем-то говорила по телефону.
– К Константину Константиновичу, – сказал провожатый.
Секретарша жестом приказала Сынку – садись, отпустила провожатого и продолжала что-то уточнять по телефону.
У нее были обе руки и обе ноги, причем весьма стройные. Она была не слепая и не глухая. Поэтому она была для Сынка существом из другого мира, куда ему доступ запрещен. Но он все равно пялился на вырез кофточки и на ножки, чувствуя, что остался обыкновенным мужиком, что ему так не хватает чистого женского тела. Грязные пьянчужки, дешевые проститутки, которым было все равно с кем спать, оставляли в его закосневшей душе чувство гадливости, словно он прилюдно занимался онанизмом. И теперь он почувствовал, что, может быть, эта чистенькая секретарша не так уж для него недоступна.
– Константин Константинович, – отговорив по телефону, нажала кнопку интеркома секретарша. – К вам пришли.
– Впусти.
Секретарша встала, раскрыла дверь кабинета и пригласила:
– Входите, пожалуйста.
Сынок с трудом заставил себя не вскочить пацаном от такого любезного обращения. Он заставил себя медленно, с ленцой подняться и, улыбнувшись секретарше – улыбка была принята благосклонно, – пройти в кабинет.
За столом сидел тот самый толстяк, который в первый день порезал грудь Сынка скальпелем.
«Как давно это было», – подумал Сынок.
– А, старый знакомый, – узнал и старик. – Больше не дуешься?
Так Сынок и признался! Обиду на старика он затаил надолго.
– Нет, – сказал он, глядя прямо в глаза толстяку.
– Ну и отлично. Сам понимаешь, эту голытьбу, натурально, учить надо жестоко. А то бардак в минуту организуют. А у нас контора серьезная. Ты уже понял?
– Понял.
– Ты вообще, гляжу, понятливый. Ну ладно. Что пить будешь? Чай, кофе, сок?
– Чай.
– Отлично, – старик нажал кнопку интеркома. – Людочка, нам два чая с лимоном. – Подмигнул Сынку: – Что, глянулась тебе девка?
– Ничего, – признался Сынок.
– Поработаешь, будет и у тебя такая, натурально. А может, и лучше.
Секретарша внесла поднос, удалилась, виляя бедрами. Теперь Сынку она уже не показалась такой уж привлекательной.
«Тоже сучка, – решил он, – только подороже».
– К делу, Сынок, – отхлебнув пахучего чаю, сказал старик. – Держать тебя на улице – нерентабельно. Знаешь, что это слово значит? Это значит, что ты кадр ценный. Ты же в Чечне воевал?
– Было.
– Так чего такой опыт тратить по мелочевке. Мы и серьезными делами занимаемся. Я тебя в курс всего вводить не буду, не дорос.
– Я или ты?
– Не выеживайся, – посоветовал старик. – Ты не дорос. Но если главное – мы занимаемся, натурально, улицей. Сечешь? Знаешь, сколько времени человек проводит на улице?
– Не знаю.
– А есть натуральная статистика: четырнадцать процентов всей своей жизни. Это значит, почти десять лет. Сечешь? Дорога на работу, с работы, по магазинам и рынкам, прогулки и т. д. На эту жизнь он тратит около двадцати процентов своих денег…
– Наукой занимаетесь?
– Без науки, Сынок, сегодня нельзя, – наставительно сказал старик.
– Я это и без науки знаю.
– Да что ты знаешь?! Попрошайки, инвалиды, лохотронщики – все это мелочевка, жидкое молоко. Мы, Сынок, натурально, пенки снимаем. Впрочем, тебе пока об этом рано. Значит, так, переводишься ты в команду повыше – это уже не грязная уличная работа, а чистая, братская, ха-ха-ха… То есть здесь, в братстве покантуешься.
– Охранником, что ли?
– Натурально. А что, есть возражения?
– Не буду, – рубанул воздух единственной рукой Сынок. – Хватит. Послужил бугром – больше не хочу. Я овчаркой никогда не был и буду.
Старик вдруг как-то поскучнел, глаза полузакрылись, он сложил татуированные руки на большом своем животе и даже, казалось, задремал.
– Давай возвращай меня на улицу, – уже спокойнее сказал Сынок.
– Это можно, – чуть не зевнул старик. – Тебя к какому отделению милиции подвезти?
Сынок скрипнул зубами.
– На понт берешь?
– Какой понт, Сынок, ты – убийца, нашлись свидетели и показали на тебя. Ты в федеральном розыске. За тебя ни один дурак полушки ломаной не даст. С такими, как ты, не церемонятся. Завалят без всяких «руки вверх». Придурку укрытие предлагают, а он тут целку строит. Но раз ты принципиальный, – пожал плечами старик и потянулся к интеркому.
– Ладно, – остановил его Сынок. – Только я больше с бомжами не работаю.
– А кто тебе сказал, что ты к бомжам пойдешь? Тебя сейчас народу показывать не стоит. Тут для тебя более интересная работенка найдется.
– Какая? Цемент таскать?
– Дурачок ты, Сынок, даром что здоровый, – улыбнулся Константин Константинович. – Я вот недавно во Франции был, знаешь, какая там проблема? Они когда-то понавезли к себе черножопых, а теперь не знают, как от них избавиться. Те только для черной работы пригодны, а во Франции рабочая сила не нужна, нужны мозги. Так вот нам тоже твои мозги нужны.
Как будут распоряжаться мозгами Сынка, старик так и не сказал, вызвал секретаршу и сказал:
– Людочка, проводи нашего героя.
Секретарша вильнула бедрами и пошла впереди, даже не оглядываясь на Сынка.
