Но что-то все же мешало Гордееву тронуть машину и укатиться от дома. Он понимал, что Чекмачев ни в чем разбираться не станет. Чекмачеву нужно было держать Ирину в заключении. Зачем? За что?
И снова он задал, теперь уже себе, тот же вопрос, что задавал недавно Ирине: с чего все началось? Где логика? Почему кто-то наваливается на несчастную женщину, словно пытается сжить ее со свету?
Не было ответа.
Гордеев думал, что сможет расспросить Руфата, но тот оказался или подонком, или обиженным до смерти слабаком. Нет, Руфат не поможет.
А кто поможет?
Господи, был бы хоть один свидетель!
Стоп! Ирина говорила, что какая-то старуха кричала ей из окна. Значит, могла видеть и само убийство. Если это было убийство…
Зазвонил телефон.
Гордеев нажал кнопку и услышал усталый голос Турецкого:
– Вам повезло больше, Юрий Петрович, – сказал без предисловий «важняк». – Вы везунчик.
– В смысле?
– В том смысле, что вас не убили, а Кобрина-таки убили.
Глава 62. ВСЕ РАВНО.
Теперь стояла, казалось бы, очень простая задачка – весь этот ворох материалов, весь этот многотомный следственный роман, однозначно уличающий Ирину Алексеевну Пастухову в преднамеренном убийстве, свести к простому выводу: невиновна.
Гордеев понимал, что в московском суде любой инстанции его аргументы пролетят, как фанера над Парижем. При зыбкости своих доводов он мог надеяться только на одно – на здравый смысл и сочувствие суда. Знал он и общеизвестную истину – суды чаще всего работают на обвинение, защитнику выиграть дело почти не удается. Но он надеялся на настоящий суд, на суд присяжных. В Москве таких судов не было, поэтому теперь перед Гордеевым стояла непростая задачка перетащить судебное разбирательство в Подмосковье.
Уж какие он там рычаги дергал, на какие кнопки нажимал, кому наносил визиты – это адвокатская тайна.
Но ему удалось. Поскольку городские суды были перегружены, а областные недогружены, судебное начальство поручило слушание дела Мособлсуду.
Ах, кто из настоящих защитников не мечтает о суде присяжных! Кто в самых радужных мечтах не представлял себя пламенным оратором перед двенадцатью внимательными слушателями, кто мысленно не играл на самых высоких человеческих чувствах, вызывающих слезы умиления или гомерический хохот зала. Кто не знал сакраментальную фразу: «Господа присяжные заседатели! Лед тронулся!», правда, звучавшую когда-то сатирически, а теперь вполне судьбоносно.
Юрий Петрович относился к отбору присяжных не менее ответственно, чем к самому суду.
Кого он хотел видеть своими слушателями по этому делу? Конечно, в первую очередь женщин. Но тоже не всех. Это должны были быть, что называется, современные женщины. Так им легче будет вникнуть в проблемы Ирины. Это должны быть женщины, лишенные предрассудков, тогда они поймут, почему Ирина решила сама разрубить узел своих проблем. Это должны быть красивые женщины, чтобы не завидовать красоте Ирины.
Конечно, должны быть и мужчины. Обязательно будут. Здесь требования те же, что и к женщинам, исключая последнее – присяжные мужчины должны влюбиться в Ирину.
Отбор присяжных, впрочем, пошел совсем не так, как предполагал Гордеев.
В подмосковном Подольске уже было проведено несколько судов присяжных, но большинство из них кончились скандалом. Присяжных бессовестно запугивали, подкупали, посреди судебного слушания некоторые из них добывали себе справки о нездоровье. Люди боялись идти в присяжные заседатели. Морока получилась страшная. В конце концов выбрать удалось совсем не тех, о ком мечтал Гордеев.
Всего три женщины, какие-то располневшие домохозяйки, приходящие на слушания с авоськами и говорившие в перерыве только о деньгах, которых, конечно, не хватало, о детях, о еде, о пьющих мужьях. Что им за дело было до несчастной Ирины, которую тревожили непонятные предчувствия, на которую навалились необъяснимые невзгоды. Им бы со своими ясными проблемами справиться.
Остальные были, естественно, мужчины. Но какие! Их жестким лицам очень не хватало красного знамени или плакатов «Банду Ельцина к ответу!».
В первый день было оглашено обвинительное заключение.
В общих чертах оно сводилось к следующему – Пастухова Ирина Алексеевна задумала убить гражданина Ливанова и, заранее спланировав убийство, заманила потерпевшего Ливанова в подъезд дома, где и нанесла ему смертельный удар каблуком в глаз. От чего Ливанов и скончался. Мотивы убийства сводились к некой политической подоплеке. То бишь помощник депутата Кобрина был убит по заказу злых тайных сил, которые следствию установить не представилось возможным.
Разгромить все эти домыслы о мотивах убийства Гордееву представлялось проще пареной репы. А после этого можно было приступать и к фабуле убийства. И тут Гордеев не сомневался: он легко докажет, что у Ирины умысла на убийство не было.
Но вот убийство-то никак не уберешь. Ирина сама во всем созналась и отказываться от показаний не собиралась, да Гордеев и не настаивал. Он был уверен, что Ирина действовала в порядке необходимой обороны.
Словом, когда начался допрос свидетелей, а их по списку обвинительного заключения набралось пять человек, правда, не прямых, а косвенных, Юрий Петрович был напорист и даже агрессивен.
– Итак, вы показываете, что Ливанов в этот день никого не провожал на Курском вокзале? – На месте свидетеля сидел крепкий мужчина с простым и ясным взглядом.
– Нет, не провожал.
– А как тогда объяснить, что потерпевший оказался в районе вокзала?
– Протестую! – вскочила прокурорша, довольно ехидная, злая и цепкая дама лет сорока. – Защита требует от свидетеля объяснений, которые он дать не в состоянии.
– Принято, – сказал судья. Это был молоденький парень, с даже еще ломающимся голосом, старающийся держаться строго, но поневоле открывающий увлеченно рот, когда слушал защитника или обвинителя, или даже свидетеля.
– Это был вопрос риторический. Свидетель не может отрицать очевидного. Вопрос снимается.
– Он в этот день собирался заняться машиной, – вступил свидетель. – Нечего ему было делать на вокзале.
– То есть вы уже не утверждаете, что Ливанов на вокзал не ездил, вы только утверждаете, что у него были другие планы? Так? – додавливал Гордеев.
– Так.
– У меня больше нет вопросов. Таким образом выходит, что Ливанов чудом оказался на вокзале, хотя должен был быть совсем в другом месте. Это первое чудо, на которое я обращаю внимание присяжных.
Судья невольно улыбнулся.
Прокурорша язвительно вставила:
– То, что у человека могут меняться планы, еще не чудо. Вот почему они изменились? На этот вопрос мы и попытаемся ответить.
