* * *
Наутро Вера спозаранку уже стояла у дверей реанимационной
палаты 2-й Городской больницы. Врачей пока не было, и она быстро сумела
договориться с сестрами, чтобы ее пустили ненадолго в реанимацию только
взглянуть. Муж лежал на спине, закрыв глаза. Лицо его было бледно, с каким-то
желтоватым отливом. Нос заострился и казался удивительно длинным. Странно,
раньше она никогда не замечала, что у него длинный нос. О чем она думает в
такую минуту, одернула себя Вера, ведь он умирает. Она вспомнила, как тридцать
лет назад она вот так же вошла в палату, где лежала бабушка. Бабушка была очень
бодрым человеком, болела редко, никогда не жаловалась. Она слегла за месяц до
смерти. Вера помнит, как она вошла тогда в палату и вдруг увидела, что бабушка
сегодня умрет. Правду говорят, печать смерти. Бабушка лежала, глядя в потолок
невидящими глазами, и действительно, к ночи умерла.
— Витя! — шепотом позвала Вера. — Ты меня
слышишь?
Он открыл глаза, но в них ничего не отразилось.
— Пожалуйста, выйдите, — вбежала сестричка, —
мне от врача попадет!
Вера вышла и прислонилась к подоконнику в конце коридора,
ноги ее не держали.
«Он умирает! — стучало у нее в мозгу. — Он умрет,
и я ничего не смогу сделать, никогда не смогу ему объяснить, что тогда, в ту
нашу последнюю встречу, я была не в себе, что я вовсе не желала ему смерти».
Что с ней случилось? Как она смогла его бросить в таком
состоянии? Почему она не разглядела, что он смертельно болен? И ведь она
видела, что ему плохо, видела, но в слепом гневе отогнала от себя эту мысль, и
ее муж, с которым они прожили без малого тридцать лет, отец ее детей, валялся
при смерти в коридоре на полу, пока не пришла Ирина. А если бы она вообще не
пришла? И это не важно, что он обидел ее, обидел навсегда, незаслуженно. Ведь
она, Вера, и постороннего человека не оставила бы в таком состоянии, ведь мимо
бездомной собаки бы не прошла! Ведь речь сейчас не о нем, он умирает, а что
случилось с ней, с Верой, как же она могла…
Вера провела там на подоконнике несколько часов, самых
ужасных в ее жизни. Наконец к ней подошел врач и сказал, что он, конечно,
ничего определенного сказать не может, что один инфаркт ее муж пережил, а
второй может последовать и через двадцать лет, и через пять, и, не дай Бог,
завтра. Поэтому берегите силы, сказал врач, они вам скоро очень понадобятся,
когда мы переведем его из реанимации в палату. Доктор посмотрел на нее
повнимательнее и добавил:
— Я так понимаю, вы женщина обеспеченная и, конечно,
оплатите отдельную палату для вашего мужа.
— Разумеется. — Вера кивнула.
— Можно, конечно, нанять медсестру и сиделку, —
продолжал доктор, — но я бы вам не советовал этого делать. Моя практика
показывает, что такие больные поправляются гораздо быстрее, если за ними
ухаживают близкие, любящие люди. Хотя, если вы заняты… — Он посмотрел на Веру
довольно холодно, и она поняла, что он знает, почему муж ее пролежал четыре
часа в пустой квартире без всякой помощи, пока не пришла дочь.
Взгляду доктора Вера не придала особенного значения, больше
чем она сама себя, ее никто не мог осудить.
— Не мучайте себя, — сказал доктор помягче. —
Сейчас езжайте домой, если, не дай Бог, ухудшение, я сам вам позвоню. А завтра
с утра можете ненадолго пройти в реанимационную палату, поговорить с ним. Идите
домой! — Он уже подталкивал ее к выходу.
* * *
Надежда шла по улице с озабоченным лицом. Причина ее
озабоченности была самая банальная — у нее не было обеда и надо было до прихода
мужа с очередной халтуры сначала сообразить, что приготовить, а потом на
имеющиеся скудные средства кое-что прикупить из продуктов. У нее на работе
зарплату задерживали уже на четыре месяца. А у мужа — на два. Но люди в
последнее время привыкли жить не на зарплату, которую уже не платят, а на
приработки. Так вот, за халтуру мужу обещали заплатить на следующей неделе. А
до тех пор надо было как-то продержаться, не влезая в свой собственный
неприкосновенный запас, то есть, говоря по-простому, лишний раз не менять
доллары, отложенные на черный день. Сан Саныч говорил, что если они будут
тратить отложенные деньги на еду, то никогда ничего не накопят и что черный
день еще не настал. Умом Надежда понимала, что он прав, но когда в голове
стояла неразрешимая проблема обеда, приготовленного из ничего, что это в самом
деле, ведь она не чародей какой-нибудь со скатертью-самобранкой. Легко сказать,
экономь! А сам хочет есть три раза в день! Словом, настроение у Надежды было
хуже некуда.
Неожиданно рядом с ней затормозила красивая темно-синяя
машина. Дверцы распахнулись, из машины, как чертики из табакерки, выскочили
двое ловких молодых людей и втащили Надежду на заднее сиденье. Все это
произошло так быстро, что Надежда не успела ни завизжать, ни пнуть кого-нибудь
из нападавших ногой. Единственное, что она успела, — это пассивно
подумать: «Ну вот и моя очередь пришла». Она была уверена, что ее тут же убьют,
не дав попрощаться ни с мужем, ни с котом, однако паника была преждевременной:
ее не убили, ограничившись тем, что заткнули рот чем-то белым, достаточно
чистым на вид, но неприятным на вкус, и увезли в неизвестном направлении. В
машине из головы у Надежды почему-то никак не шел злосчастный обед.
Машина остановилась около большого административного здания.
Открылись ворота, они въехали во двор, Надежду буквально втащили в подъезд,
провели к лифту. На какой этаж ее повезли, она не поняла — в лифте ее поставили
лицом к стене. Дальше быстро протащили по коридору и втолкнули в большой
светлый кабинет. За темным полированным столом сидел очень худой голубоглазый
мужчина с зачесанными назад седеющими волосами.
— Здравствуйте, Надежда Николаевна. Простите за такую
форму приглашения.
Надежда возмущенно замычала. Мужчина за столом повелительно
махнул рукой двум Надеждиным сопровождающим, и они освободили ее рот от кляпа.
— Интересно, — сказала Надежда отдышавшись и
отплевавшись, — это фирма «Проктор энд Гембл» выпускает для таких, как вы,
специальные гигиенические кляпы наряду с женскими прокладками? Чувствуется
фирменный стиль!
— Надежда Николаевна, я еще раз прошу у вас прощения. С
кляпом мои орлы перестарались. Я хотел с вами поговорить… Да присаживайтесь,
пожалуйста.
Надежде пододвинули кресло, она опустилась в него и не
удержалась от очередной колкости:
— А я думала, что с вами женщины должны разговаривать
стоя!
Собеседник, пропустив ее реплику мимо ушей, представился:
— Меня зовут Олег Николаевич. Кто я.., думаю, вы
примерно догадываетесь.
— Думаю — да. Вы — убийца.
Надежда сама не поняла, как у нее вырвалось все это. Просто
она страшно разозлилась, и к тому же все это выглядело как в кино — кляп во
рту, похищение, человек в кабинете, даже взгляд у него был по-киношному
проницательный.
