Я прошла мимо своей машины под чехлом в открытом гараже, и
настроение у меня стало чуть похуже. ОВ у меня отобрало права, а это
несправедливо. Я их избавила от целого самосвала политического дерьма, а они
мне хоть спасибо сказали? Нет, они отобрали у меня права.
Но я не желала расставаться с хорошим настроением и усилием
воли разгладила морщины на лбу. ОВ публично объявила на последней странице
газеты, что с меня сняты все подозрения в каких бы то ни было противозаконных
действиях с моей стороны, связанных с прискорбными инцидентами со смертельным
исходом, произошедшими на том мосту. Но приватно один неживой вампир долго меня
доставал за то, что я попыталась сама укротить столь мощный артефакт, а не
отдала его им. И не отставал он от меня до тех пор, пока Дженкс не пригрозил,
что отрежет ему яйца и сделает мне из них волшебную погремушку. Вот тут и
начинаешь ценить друзей.
Этот неживой вампир не добился от меня признания, что я
планировала убийство Питера, и это его злило бесконечно. Он был достаточно
опасен — белоснежные волосы, заостренное лицо, и хотя он достал меня так, что я
бы уже ребенка от него согласилась родить, но запугать меня настолько, чтобы я
забыла о своих правах, было ему не под силу. Я выжила в борьбе с Пискари,
которому на эти права было плевать. На меня ОВ всей страны кипятком плевалась,
считая, что Фокус ушел на тот свет вместе с Ником, хотя должен был попасть
именно в ОВ.
Поиски артефакта на дне залива шли круглосуточно. Местные
считали это дуростью, потому что течение должно было все вынести в озеро Гурон
почти сразу, как грузовик в воду свалился; я считала это дуростью, потому что
настоящий артефакт лежал, спрятанный в гостиной Дженкса. Учитывая, какую
позицию заняла ОВ, упрятать меня за решетку они не могли, хотя, придравшись к
штрафным очкам после инцидента с Питером, права могли отобрать — и отобрали. И
выбор у меня был — либо шесть месяцев кататься на автобусе, либо идти снова на
курсы вождения. А это уж упаси Господь — я бы там самая старшая была.
С тускнеющим на ходу настроением я взлетела по лестнице
церкви через ступеньку, и нога ответила на это протестом. Я рванула на себя
тяжелую деревянную дверь, вошла и глубоко вдохнула, наслаждаясь ароматом
томатной пасты и бекона. Тесто для пиццы уже должно было созреть, а соус
Кистена томился на медленном огне большую часть дня. Сам Кистен днем составил
мне компанию в кухне, когда я пополняла запасы в своем буфете с амулетами. И
даже убрать потом помог.
Я закрыла за собой дверь почти без стука. Все окна в церкви
были открыты, впуская влажную ночь. Я не могла уже дождаться, когда завтра
доберусь до сада, и даже пару пакетиков семян приготовила заранее, чтобы их
испробовать. Айви смеялась надо мной и над пачкой каталогов семян, которые меня
нашли вопреки перемене адреса, но я ее как-то поймала за чтением одного из них.
Заправив за ухо выбившуюся прядь, я подумала, не разориться
ли на десятидолларовый-за-семечко пакетик черных орхидей, которые она
рассматривала. Их чертовски трудно достать и еще труднее вырастить, но если
Дженкс будет помогать, чем черт не шутит?
Сбросив мокрые ботинки и куртку, я оставила их у двери и в
носках пошла по тихому святилищу. В высокие фрамуги над витражами влетел
шорох-проезжающей машины. Пикси много часов сдирали старую краску и смазывали
петли, так что теперь фрамуги можно было открыть длинным шестом, который я
нашла на лестнице на колокольню. Экранов на окнах не было, отчего свет и был
выключен. И пикси тут тоже не было. Мой стол снова стал моим — слава всему
святому, что есть на свете.
Мой рассеянный взгляд пробежал по цветочным горшкам, которые
Дженкс оставил на столе, и вдруг я дернулась и остановилась — вспыхнула из-под
кресла пара зеленых глаз. Медленно-медленно я выдохнула.
— Вражья котиха, — выругалась я шепотом.
Эта Рекс меня когда-нибудь напугает до инфаркта, если не
разобьет раньше сердце. Я нагнулась ее поманить, но Рекс не шевельнулась, не
моргнула, даже кончиком красивого хвоста не дернула.
Она меня не слишком жаловала с самого начала. К Айви она
относится прекрасно. Очень полюбила сад, кладбище, живущих там пикси — но не
меня. Этот шарик рыжего меха согласен спать на кровати Айви, мурлыкать у нее
под стулом за завтраком, выпрашивая лакомство, сидеть у нее на коленях, а на
меня эта тварь только таращится немигающими глазами. Как хотите, а мне обидно.
Наверное, она все еще ждет, что я опять превращусь в волчицу.
Послышались голоса приближающихся Кистена и Айви. Поддернув
сумку повыше, я неуклюже подвинулась к Рекс, протягивая ей руку.
Мы с Айви уже неделю как были дома, и в эмоциональном смысле
у нас продолжалась полная неопределенность. Через три секунды после того, как
мы переступили порог, Кистен глянул на мои швы, сделанные зубной нитью, втянул
воздух — и понял, что случилось. В ту же минуту у Айви счастливое настроение от
возврата домой сменилось глубокой грустью. С опустевшим и страдающим лицом она
уронила чемоданы и умчалась на мотоцикле — «проверить машину».
Проверить так проверить. У нас с Кистеном произошло долгое и
горячее обсуждение, во время которого он и скорбел, и любовался моими новыми
шрамами. Приятно было сознаться кому-то, что Айви меня напугала до смерти, и
еще лучше было, когда он согласился, что со временем она может забыть свой
страх и попробовать все-таки установить со мной равновесие на крови.
С тех пор Кистен был такой, как обычно — ну, почти.
Появилась в его прикосновении некоторая неуверенность, будто он держит себя в
некоторых рамках, чтобы увидеть, а не сменю ли эти рамки я. Неприятным
следствием этого явилось то, что вот та смесь опасности и защищенности, которая
от него исходила и мне так нравилась, исчезла. Не желая никак вмешиваться ни во
что такое, что могло бы выйти у нас с Айви, он меня поставил ответственной за
развитие наших отношений.
А быть ответственной мне не нравилось. Мне нравится, когда
сердце колотится от адреналина, когда меня заманивают к решению, от которого
может мне быть плохо. И это осознавать было обидно. Кажется, Дженкс и Айви
правы: я не только адреналиновая наркоманка, мне и для возбуждения тоже нужно
ощущение опасности.
Сейчас от этих мыслей у меня настроение менялось на мрачное
по всем фронтам. Я нагнулась под стол, протягивая руку, уговаривая эту глупую
кошку меня признать и полюбить. Она вытянула шею, обнюхала мне пальцы, но
головой в руку тыкаться не стала, как если бы это была Айви. Ну, нет так нет. Я
встала и пошла вглубь церкви, на звук мужественного Кистеновского баса. Набрав
воздуху, я уже собралась им крикнуть, что я тут, но остановилась на месте,
когда поняла, что разговор идет обо мне.
Значит, ты ее укусила, — сказал Кистен и с легким
оттенком обвинения, и с некоторым соблазном.
Да, — созналась Айви, едва шепча.
И ты ее не привязала, — подсказал он.
Нет.
Стул под ней скрипнул — она неловко изменила позу,
поежившись от чувства вины.
