— Вот оно! — вскрикнул Русаков. — Ты поняла, Наташка?! Вот в чем вся штука! Телефоны, пейджер, машина... Ну, спасибо тебе, друг.
Он сунул в кулак водителю несколько бумажек, выпрыгнул из машины и начал пробираться между притиснутыми друг к другу «Жигулями», «Москвичами» «Волгами» и иномарками вперед, ближе к мосту, туда, где виднелась мерцающая мигалка на крыше желтого милицейского «козла».
Наташа еле поспевала за ним, и оба они — высокие и светловолосые, в похожих светлых плащах, будто брат с сестрой, — привлекали внимание тех, что сидели в машинах. Некоторые шутливо окликали их, а иные, кажется, и узнавали Русакова.
— Все спланировано, понимаешь?! — яростно обернулся он к ней. — Все вычислили и рассчитали! Им надо было отсечь меня, блокировать! Оторвать от ребят и от наших... Нельзя было мне уезжать! Надо было остаться в общаге!..
Наконец они пробрались к милицейскому кордону и перегородившим дорогу машинам ГАИ и городского Управления внутренних дел. Не раздумывая долго, Русаков вытащил свое депутатское удостоверение и кинулся к человеку, сидевшему в одной из милицейских машин, судя по виду, начальнику над остальными. Тот тоже узнал Владимира.
— А-а, господин Русаков! — расплылся он в зловещей усмешке. — Ну что, довольны? Вот она, ваша демократия... И почему это вы тут? Заварили кашу, ребят завели, а сами вон где!
Объясняться с ним вряд ли имело смысл, но от этого разъевшегося пузатого майора в эту минуту зависело все.
— Ваша правда, майор, — сказал Русаков. — Подписываюсь под каждым словом. Но нам надо быть там! Мне и вот этой девушке, она со мной.
— Лидер, лидер... — злобно проговорил майор. — Вожак... Втравил ребят болтовней своей... Ну ладно, сейчас запрошу, подождите...
Он поднес ко рту рацию и заговорил, но почему- то не открытым текстом, а условными фразами пароля, а после выглянул из машины и поманил Русакова:
— Вас пропустят, даже велено транспорт вам предоставить. Только надо подождать, пока машины с подкреплением пропустят.
— С каким еще... подкреплением? — в ужасе воскликнул Русаков. — О чем вы?
— Вот мать твою! — выругался майор. — Сказано же — побоище в городе. Чистая война! Магазины громят, машины жгут...
— Этого не может быть!.. — воскликнула Наташа.
— Мне что, сами увидите. Ждите...
Наташа схватила Русакова за руку:
— Володя, ты слышал?! Ты понимаешь, что это значит?
— Все, как всегда, — кивнул он, серо-зеленый от волнения. — У них всегда и всюду один почерк. Поджог рейхстага, понимаешь?! Что бы ни было потом, во всех бедах объявят повинным «Гражданское действие» как зачинщиков и подстрекателей!
Он не успел договорить. По эстакаде к мосту на большой скорости, в сопровождении завывающей машины ГАИ, мчалась колонна из нескольких армейских грузовиков с тентами и небольших автобусов, и в кузовах грузовиков, и в окнах автобусов виднелись люди в военной форме, в защитных касках и со щитами. Русаков торопливо пересчитал: четыре автобуса и семь грузовиков. И это только «подкрепление» к тому личному составу, что, очевидно, уже вывели на улицы и бросили в дело. И, словно отвечая его мыслям, по мосту, навстречу
ревущей колонне омоновцев, пронзительно завывая сиренами, промчалась машина «скорой помощи», потом, спустя полминуты, еще три, друг за другом, тоже с криком сирен и включенным дальним светом фар. А за ними — еще одна... Видно, летели на всех парах в Зареченскую больницу.
— Видал?! — злобно ткнул пальцем в сторону удалявшихся «скорых» майор милиции. — Видал, сокол? Вот она, твоя болтовня!
На его груди хрипло заговорила рация. Он поднес ее к уху:
— Понял, понял... Он тут, рядом... ждет.
И минуты через три откуда-то из-под моста вывернула будто наготове стоявшая черная «Волга».
— Это для вас, — крикнул майор. — Ну, лети, сокол, разбирайся теперь...
Что-то затаенно-опасное и знакомое на миг почудилось Наташе в силуэте этой «Волги», и она тут же отчетливо поняла что. Знакомый ужас поднялся откуда-то из глубины и стиснул сердце, так что ее как будто зашатало. Еле устояла на ногах. Но Русаков уже распахнул черную дверцу и сел в машину, готовую сорваться с места.
— Я... я с тобой! — крикнула она и, оттолкнув руку пытавшегося задержать ее постового инспектора с жезлом, бросилась к машине и, рванув дверцу, успела нырнуть внутрь. Водитель «Волги» газанул, завизжали покрышки, и, круто развернувшись, они понеслись вслед колонне грузовиков и автобусов с бойцами ОМОНа и в конце длинного двухкилометрового моста обогнали ее, стремительно приближаясь к центру города по перекрытым улицам, на которых местами толпились взволнованные и что-то жарко обсуждающие люди.
Солнце палило вовсю, как летом. Черная «Волга» летела по осевой полосе, и на всех постах, на всех блокированных перекрестках ее пропускали и давали зеленую улицу. Они ехали будто по чужому, незнакомому городу. Других машин на мостовых почти не было, только кое-где на тротуарах виднелись отдельные легковушки, милицейские «жигули» и «козлы», а арки и переулки были перекрыты тяжелыми грузовиками, чтобы в случае чего никто не мог проскользнуть в спасительные проходные дворы и закоулки. В окно машины вместе со встречным ветром влетал сильный запах гари.
На одном из перекрестков, где-то за квартал до площади Свободы, водитель сделал резкий разворот и остановился у тротуара.
— Ну все, приказано доставить вас сюда. Дальше нельзя. Сами топайте. Не ошибетесь.
Русаков сухо поблагодарил и выскочил из машины. Вслед за ним устремилась и Наташа, и они бегом кинулись туда, в сторону главной площади, где были сосредоточены несколько главных административных зданий области — городской думы, областного Законодательного собрания, представительства губернатора, управлений внутренних дел, УФСБ и регионального отделения Госбанка...
Все эти структуры были расположены по периметру огромной площади, где когда-то проходили первомайские и октябрьские парады и демонстрации, а с конца восьмидесятых — бесчисленные митинги и шествия под флагами всех политических расцветок и оттенков: проельцинские и антиельцинские, за Горбачева и против, коммунистические и националистические, а в последние два-три года — многолюдные демонстрации против федеральных властей, кремлевского режима, с требованиями выплат задержанных зарплат, восстановления гибнущей промышленности оборонного города и отставки всех тех, кто довел страну и их некогда богатейший мегаполис до нынешнего жалкого, унизительного состояния.
Наташа и Русаков отбежали уже достаточно далеко, почти на сотню метров, когда водитель, который подвез их, взял в руки небольшую черную рацию и что-то коротко сказал — всего два или три слова.
И в тот же миг из нескольких подъездов и из арок по обеим сторонам улицы одновременно выскользнули шестеро накачанных здоровяков в неприметной одежде и, не спуская глаз с бегущих по мостовой высоких мужчины и женщины в светлых плащах, устремились вслед за ними по тротуарам, прижимаясь к стенам домов.
