Милл-Хауз был построен давным-давно, и половицы повело.
Карандаш катился все быстрее и наконец докатился до окна. Под широким
подоконником стоял низенький шкафчик. Он был закрыт, но мне вдруг пришло в
голову, что если отворить дверцу, то карандаш закатится вовнутрь. Я так и сделала.
Карандаш немедленно закатился и скромненько устроился в самом дальнем углу. Я
достала его, отметив про себя, что, поскольку в комнате темно, а низ шкафчика
расположен почти вровень с полом, извлекать карандаш приходится вслепую, на
ощупь. Кроме карандаша, в шкафчике ничего не оказалось, но, будучи человеком
основательным, я решила обследовать и второй шкафчик, стоявший у
противоположного окна.
На первый взгляд он тоже вроде бы был пуст, однако я упорно
обшаривала его дно дюйм за дюймом, и мое упорство было вознаграждено: я
внезапно нащупала твердый картонный цилиндрик, заброшенный или случайно
закатившийся в угол. Вытащив находку на свет божий, я сразу поняла, что это
такое. Фотопленка фирмы «Кодак»! Вот так находка!
Я, конечно, понимала, что пленка вполне может принадлежать
сэру Юстасу Педлеру и ее просто могли не найти, опорожняя шкафчик. Но мне в это
не верилось. Слишком уж новый вид был у красной обертки. Да и запылилась она
ровно настолько, насколько полагалось запылиться вещи, пролежи она в шкафчике
два-три дня, то есть с момента убийства. Если бы она провалялась там дольше,
слой пыли оказался бы намного толще.
Кто обронил пленку? Женщина или мужчина? Я вспомнила, что
дамская сумочка выглядела нетронутой. Если бы она раскрылась, когда женщина боролась
с убийцей, и пленка упала бы на пол, то за ней наверняка выпало бы и несколько
монет… Положительно, женщина уронить фотопленку не могла.
Я вдруг подозрительно принюхалась. Неужели запах нафталина
теперь преследует меня повсюду? Клянусь, пленка тоже пахнет нафталином. Я
поднесла ее к самому носу. От нее исходил собственный, довольно сильный и
специфический запах, однако, несмотря на это, я легко различила столь
ненавистное мне «амбре». И вскоре поняла, в чем причина. К пленке прилипла
нитка, от которой жутко воняло нафталином. Значит, моя находка некогда лежала в
кармане мужчины, погибшего в подземке. Мог ли он выронить ее здесь?
Маловероятно. Это не укладывалось в схему.
Нет, это был другой человек, «доктор». Он взял пленку вместе
с запиской. И уронил ее здесь, когда боролся с женщиной.
Наконец-то найден ключ к разгадке тайны! Я проявлю пленку и
решу, что делать дальше.
Окрыленная, я вышла из дома, вернула ключи миссис Джеймс и
со всех ног помчалась на станцию. По пути в город я вынула записку и взглянула
на нее еще раз. И вдруг цифры обрели новое значение… Что, если это дата? 17. 1.
22. 17 января 1922 года. Ну конечно! Как глупо, что я не подумала об этом
раньше! Но в таком случае мне обязательно нужно узнать, где находится замок
Килморден, – ведь сегодня четырнадцатое число. До семнадцатого всего три дня,
слишком мало… положение практически безнадежное, потому что я понятия не имею,
где искать проклятый замок!
Сдать фотопленку в тот день я не успела. Мне нужно было
торопиться домой в Кенсингтон, чтобы не опоздать к обеду. Однако я подумала,
что выяснить, правильные ли я сделала выводы, очень просто. Я поинтересовалась
у мистера Флемминга, не обнаружили ли среди пожитков погибшего фотоаппарат. Мне
было известно, что мистер Флемминг живо интересовался случившимся и знал
мельчайшие подробности.
К моему удивлению и досаде, он ответил, что никакого
фотоаппарата у мужчины не было. Вещи до-смотрели самым тщательным образом,
надеясь наткнуться на какую-нибудь мелочь, которая позволила бы понять
психологию погибшего. Но мистер Флемминг твердо помнил, что фотоаппарата
полиция не обнаружила. Это несколько подрывало мою теорию. Если у мужчины не
было фотоаппарата, то зачем он носил с собой фотопленку?
Рано утром я отправилась проявить мою драгоценную находку. Я
так волновалась, что буквально бежала бегом всю дорогу по Риджент-стрит до
большого магазина фирмы «Кодак». Зайдя, я протянула продавцу пленку и попросила
сделать фотокарточки каждого кадра. Мужчина сложил горку из пленок, упакованных
в желтые оловянные цилиндрики и предназначенных для съемок в тропиках, и взял
мою добычу.
Потом поднял на меня глаза.
– По-моему, вы ошиблись, – улыбаясь, сказал он.
– О нет! – возразила я. – Все правильно.
– Вы дали не ту пленку. Эта еще не отснята!
Стараясь по возможности сохранить чувство собственного
достоинства, я вышла из магазина. Смею заметить, что человеку бывает полезно
время от времени убедиться в собственной глупости. Хотя удовольствия это еще
никому не доставляло.
Ну а затем… затем я поплелась мимо крупных пароходных контор
и вдруг остановилась как вкопанная. В витрине красовалась роскошная модель
корабля, на котором явственно читалась надпись «Замок Килморден». У меня
моментально созрел бредовый план. Распахнув дверь, я вошла в контору, подошла к
стойке и прерывающимся голосом (на сей раз совершенно искренне!) пролепетала:
– Когда отплывает «Замок Килморден»?
– Семнадцатого, из Саутгемптона. Конечный пункт – Кейптаун.
Вам билет в первом или во втором классе?
– А сколько стоит?
– Первый класс – восемьдесят семь фунтов, второй…
Я не дала клерку договорить – меня сразило неожиданное
совпадение. Ведь мое наследство составляло именно восемьдесят семь фунтов! Я
решила положить все яйца в одну корзину и произнесла:
– Первый класс, пожалуйста.
Теперь я была просто обречена на приключения…
8. Выдержки из дневника сэра Юстаса Педлера, члена парламента
Удивительно, но мне, видно, не суждено обрести покой. А я
так люблю мирную жизнь. Люблю клуб, игру в бридж, хорошо приготовленную еду и
вкусное вино. Англия мне нравится летом, Ривьера – зимой. У меня нет никакого
желания испытывать острые ощущения. Нет, я, конечно, с удовольствием прочту о
чем-нибудь эдаком, устроившись с газеткой у камина. Но не больше того. Для меня
главное – полный уют и комфорт. Я приложил немало умственных усилий и потратил
довольно много денег, чтобы достичь своей цели. Но не могу сказать, что мне
всегда это удавалось. Вокруг меня вечно происходят какие-то необыкновенные
события, обычно мне удается остаться в стороне, но нередко я, сам того не
желая, оказываюсь втянут в какую-то авантюру. А я ненавижу, когда меня во
что-нибудь втягивают.
Пишу это потому, что Гай Пейджет явился сегодня ко мне в
спальню с кислой миной. В руке у него была телеграмма.
Гай Пейджет – мой секретарь, очень прилежный,
исполнительный, работящий – в общем, достойный всяческого восхищения. Он бесит
меня, как никто другой. Я долгое время ломал голову, придумывая, как бы от него
избавиться. Но не очень-то просто уволить секретаря, когда он предпочитает
работу, а не развлечения, любит вставать ни свет ни заря и безгрешен, точно
ангел. Единственное, что я нахожу в нем забавным, так это его лицо. Он похож на
отравителя, жившего в четырнадцатом веке, – таким парням семейка Борджиа
поручала обстряпывать свои милые делишки.
