Гриша высадил клиента возле Радио-сити и положил хрустящие бумажки в свой загашник. Если так пойдет дело и дальше, то, пожалуй, они скоро смогут позволить себе первый взнос за квартиру. А это уже переход в другой социальный слой!
В боковое стекло постучали. Гриша стоял на перекрестке, ожидая, когда загорится поворотная стрелка. Он повернул голову. За окном машины стояла миловидная женщина.
Гриша наклонился и открыл дверь. Женщина быстро забралась в машину, так как стрелка уже вспыхнула и водители задних машин начали проявлять признаки нетерпения. Кстати, Гриша не преминул обратить внимание на ее колени под в меру короткой юбкой. Ноги у нее были что надо.
Куда едем? — спросил Гриша.
Она назвала отдаленный район, причем с таким жутким акцентом, что даже Гриша сразу определил эмигрантку.
Далековато... — заметил он по-русски.
Пассажирка очаровательно улыбнулась:
Ничего не поделаешь, я там живу.
Такая женщина, как вы, должна жить в Манхэттене, — галантно сказал Гриша.
Спасибо за комплимент. — Она улыбнулась еще шире.
Ну что ж, поехали.
Сколько вы с меня возьмете?
Как и все.
М-м, я совсем недавно в Нью-Йорке и еще не очень хорошо разбираюсь в местных ценах.
Гриша вздохнул. Вот точно так же и он десять лет назад чувствовал себя жутким провинциалом в этом огромном городе. Шарахался от здоровенных полицейских, стеснялся говорить с продавцами... Потом все это прошло, он пообтерся, пообжился. В конце концов, и повзрослел — это тоже надо принять во внимание. Десять лет — как ни крути, срок.
А у этой пташки все еще впереди. Сколько ей, интересно? Конечно, нет более неблагодарного занятия, чем определять женский возраст, но все-таки интересно. Наверное, примерно столько же, сколько было ему, когда самолет авиакомпании «Пан- Ам» коснулся шасси взлетно-посадочной полосы аэропорта имени Кеннеди. Тридцать два — тридцать три? Ну, выглядит она, понятно, моложе. Так что надо немного прибавить. Но немного. Года два- три. Самый возраст для Америки. В восторженную белозубую американку уже не превратится — поздно. Но и совок еще не успел изуродовать.
«Хотя какой совок, — подумал вдруг Гриша, — нет ведь уже никакого совка».
Москвичка?
Нет, из Ленинграда. То есть, теперь из Санкт- Петербурга.
А я из Москвы. Ну как там в России? Совсем невмоготу?
Сейчас по легче.
А как здоровье Ельцина? — задал он второй стереотипный вопрос.
Болеет...
Гриша сокрушенно покачал головой. Хотя в принципе это все ему было до лампочки.
Ну, дальше пошли разные вопросы, обычные среди эмигрантов: как устроились, нашли ли работу, хорошо ли знаете язык? Пассажирка отвечала охотно, улыбалась, шутила. Не было в ней того неизбывного напряжения, которое еще долго преследует человека, навсегда приехавшего в чужую страну.
«Не такую уж чужую, — подумал Гриша, — если на улице в любую минуту земляка можно встретить».
Между тем Гриша заехал в какие-то жуткие трущобы. Здесь он еще ни разу за все десять лет работы не бывал. Люди, которые жили в этом районе, скорее всего, предпочитали на такси не тратиться, а передвигались на своих двоих. Это был самый «черный» район из всех, которые он видел до сих пор. Почище (то есть еще грязнее) Гарлема.
Тротуары были засыпаны мусором, грязными газетами, обрывками картона. Из окон смотрели черные лица со сверкающими глазными белками. В грязных лужах барахтались голые детишки. Гриша и не думал, что всего в каких-нибудь десяти — двенадцати милях от фешенебельной Пятой авеню возможно увидеть такое. Сам бы он ни за какие коврижки сюда не поехал. Тем более уже начинало смеркаться...
Ни один нормальный нью-йоркский таксист никогда не согласится ехать в такие районы. Гриша по рассказам знал, как это опасно. И уже давно бы повернул назад, если бы не эта пассажирка. Не хотелось Грише выглядеть в ее глазах трусом. Да и к тому же он всегда считал, что эмигранты из России должны помогать друг другу. Поэтому он мужественно вел машину дальше.
Здесь, — вдруг сказала она, указав на проем между двумя домами.
Гриша затормозил у тротуара.
Во двор, — сказала пассажирка.
Потом из этого двора не выедешь, — возразил Гриша, — тебе же тут недалеко, я думаю...
Во двор! — жестко повторила она, и Гриша почувствовал у себя на ребрах какой-то жесткий предмет. Скосив глаза, он с ужасом увидел пистолетный ствол.
Да ты что...
Заезжай во двор, мать твою, — лицо пассажирки дышало злобой.
«Ну и ну, — промелькнуло в голове у Гриши, — вот так, связывайся после этого с соотечественниками... » Однако положение было критическое.
И тут Гриша сделал то, о чем даже не подозревал, что способен на такое. Он, даже не успев испугаться, ударил ее по руке, а потом схватил за запястье. В кино обычно в таких случаях раздается выстрел. И если бы это случилось, пуля прошила бы Гришу насквозь. Но выстрела не последовало. Пистолет уткнулся дулом в железную раму водительского сиденья.
Ах ты воровка! — закричал Гриша. — Сука! Развелось вас здесь! Понаехали!
Однако она не растерялась и вцепилась Грише прямо в горло. А потом дотянулась локтем до руля и нажала на сигнал.
Гриша сразу все понял. Она хотела таким образом позвать на помощь своих дружков, которые, видимо, где-то рядом. Ну нет, на этот раз не пройдет! Он лучше погибнет, чем отдаст кровно заработанные деньги.
Он вывернул ее запястье так, что пистолет вывалился на пол перед задними сиденьями, дернул рычаг и выжал педаль газа. Машина сорвалась с места и, едва не сбив пожилого негра, который переходил улицу, помчалась прочь.
Однако пассажирка продолжала сжимать его горло. Хватка у нее была прямо-таки бульдожья. А еще эти острые ногти...
У Гриши не было другого выхода. Он не воинственный человек, тем более по отношению к дамам. Но тут речь шла о его жизни и смерти. Он нащупал под сиденьем шило и с размаху всадил в ее руку. Черное от застывшего машинного масла острие пронзило рукав ее тонкой бежевой блузки, и вокруг сразу стало расплываться кровавое пятно.
Хватка моментально ослабла. Пассажирка взвыла, но самообладания не потеряла. И неожиданно нанесла Грише сильный, очень болезненный и, главное, обидный удар в нос. Гриша почувствовал, как где-то внутри хрустнул хрящ. Кровь хлынула словно из шланга.
Стой! — закричала пассажирка.
Ну уж нет, — промычал Гриша, наугад сворачивая по загаженным улочкам, стараясь выехать из этого проклятого района.
Однако очень трудно вести машину, когда из носа хлещет кровь, а рядом сидит извивающаяся фурия, которая так и норовит тебя убить и ограбить! Надо было что-то делать! И Гриша вспомнил прием, который когда-то очень давно показывал ему один школьный приятель. Назывался он «бери и веди в милицию» и заключался в банальном выворачивании руки за спину. Гриша все сделал правильно — схватил за запястье, резко дернул на себя и попытался закрутить ее руку. Но он не принял во внимание скользкой крови, которая залила всю его пассажирку. Ей удалось вырвать кисть, и Гриша получил такой удар по ребрам, что чуть не врезался в фонарный столб.
