Нет, ребята, так и голову сломать можно. В буквальном смысле. Для того чтобы делать какие-то выводы, нужны факты. А если нет фактов...
Ну, Турецкий, это ты загнул. Фактов на самом деле выше крыши. Четыре трупа. Нет, пять, если считать Георгия Мунипова, убитого в Нью-Йорке. Безусловно, это убийство тоже имеет отношение к твоему делу. Сфера деятельности убитых. Оружие. Почерк убийцы. В конце концов фотография. И это нападение на Ленинградском шоссе... Кстати, еще двое убитых... Поэтому грех тебе, Турецкий, жаловаться на отсутствие фактов. Так что сиди за своим столом и думай. Как и полагается следователю прокуратуры. Сопоставляй. Анализируй. За это ты свою зарплату жалкую получаешь...
Вот только факты какие-то малосопоставимые. Почерк убийцы? Да если поднять дела о заказных убийствах за последние два года, там тоже будет полно практически идентичных преступлений. Потому что настоящих, профессиональных киллеров немного. И они среди заказчиков нарасхват. И что характерно, их никогда не ловят. Что касается фотографии, то выйти на этого Норда будет трудно. Во-первых, он в Америке, во-вторых, иди докажи, что он как-то причастен к этому делу. Особенно когда сам в этом не уверен...
Ход моих мыслей прервал Женя Мишин. Я, кажется, говорил уже, что это мой практикант. Хороший парень, но слишком уж правильный и старательный. У меня такое ощущение, что все, что я ему говорю, он потом записывает и заучивает наизусть. Отличник, одним словом.
Например, он никогда не войдет без стука, хотя я в кабинете сижу не один и его стол, между прочим, тоже стоит здесь. Итак, в дверь постучали.
Женя, заходи!
Здравствуйте, Александр Борисович! — сказал он, приоткрыв дверь.
Привет, Женя.
Там вас девушка дожидается.
Симпатичная? — насторожился я.
Ну-у вроде да... — неуверенно протянул Женя. — Пускать?
Практикант Мишин, — назидательно проговорил я, — запомните, женщину никогда нельзя заставлять ждать в коридоре. Во-первых, это неприлично, во-вторых, кто-то другой может перехватить. А в-третьих, если женщина по своей, повторяю, по своей воле пришла в наше унылое заведение, значит, на то были серьезные причины. У нас не магазин модной одежды, да и косметических кабинетов я что-то не замечал. Так что зови скорее!
Я подмахнул пропуск и протянул его практиканту. Женя Мишин скрылся за дверью.
Ну, как вы понимаете, появление незнакомой особы женского пола не могло меня не заинтриговать. Поэтому я сгреб бумаги на своем столе, чтобы хотя бы показалась полировка, опорожнил в корзину для бумаг переполненную пепельницу и пригладил волосы.
Вскоре в дверь опять постучали.
Да-да, — произнес я солидно.
На пороге появилась невысокая, коротко стриженная девушка. Совсем молоденькая, лет восемнадцати, не старше. Судя по выражению лица, она была чем-то крайне огорчена. Более того, в руках у нее я заметил платочек, а на глазах слезы.
Здравствуйте, — я привстал со своего места и указал ей на стул. — Присаживайтесь.
Присев на стул, она моментально пустила в ход свой платок, то есть зарыдала в три ручья.
Что за привычка у некоторых особ — врываться в служебный кабинет и пускать крокодиловы слезы?! Причем без всяких объяснений.
Ну, ну, ну, успокойтесь, — сказал я. Потом, заметив в дверном проеме Женю, отдал ему руководящее указание: — Принеси стакан воды даме.
Честно говоря, за все прожитые мною на белом свете годы я так и не смог научиться останавливать женские слезы. Хотя и знал немало женщин, большинство из которых иногда по тому или иному поводу ревели при мне. Честно сознаюсь, что частенько именно я был причиной этих слез. Но научиться закрывать эти краны я так и не сумел. Так что я сидел и смотрел, как рыдает эта абсолютно незнакомая мне девушка, терпеливо ожидая, пока она успокоится и расскажет, зачем, собственно, она сюда пришла.
Наконец вернулся Женя. Она отхлебнула воды, постепенно всхлипывания утихли и перешли в шмыганья носом, которые становились все реже.
Ну так что? — спросил я, когда решил, что дар речи к ней вернулся. — Что привело вас сюда?
Меня зовут Инна Донская, — произнесла девушка.
И этого, по-вашему, достаточно, чтобы врываться в государственное учреждение? — вспомнив классику, пошутил я.
Она улыбнулась.
Вы следователь Турецкий?
-Да.
Мне сказали обратиться к вам. Вы ведете дело о катастрофе автомобиля с хоккейной командой.
Вообще-то я не обязан с первым встречным объясняться по таким вопросам. Поэтому я осторожно ответил:
Ну предположим.
Я знаю Павла Бородина. Я его... невеста.
Очень хорошо. Вы нам хотите что-нибудь сообщить?
Девушка замялась.
Ну... в общем, да.
Она открыла рот, чтобы сказать еще что-то, но потом полезла в свою сумку и достала оттуда сложенную вчетверо газету.
Вот. Это статья, которую я прочитала сегодня утром.
Я развернул газету «Московский доброволец» от 29 сентября 1997 года и прочитал указанную ею статью.
БОРОДИНО
Мало кто не слышал о вчерашнем происшествии на Ленинградском шоссе. Эта весть моментально облетела всю страну и повергла в шок не только хоккейных знатоков и болельщиков, но и вообще всех, кто когда- либо слышал фамилию Бородин. А таких в нашей стране, смею предполагать, немало. В Москве так вообще, думаю, нет человека, кто бы не знал этого хоккеиста.
И тот факт, что Павел Бородин лежит в реанимации, пожалуй, заслонил для многих то, что в катастрофе погибли двое его товарищей по команде «Нью- Йорк вингз» — Шаламов и Коняев. Ну разумеется — это же не звезды первой величины, их никто не сравнивал со славными игроками золотого века нашего хоккея. В конце концов, их гонорары не дотягивали до тех огромных сумм, что платили в HXJI Бородину. А для нашего (и не только нашего) хоккейного обывателя количество миллионов долларов, пожалуй, рейтинг почище, чем число забитых шайб.
Шаламов и Коняев с точки зрения большинства болельщиков были обычными рабочими лошадками, которые между тем и явились той силой, которая вытянула тяжелый и до сей поры неповоротливый воз «Нью-Йорк вингз» к заветному Кубку Стэнли. Хотя многими нашими профанами от хоккея эта славная победа приписывается почти полностью Бородину.
Не будем спорить. Это не тот случай, когда в споре способна родиться истина. Попробуем апеллировать к фактам. Может быть, факты откроют нам истинное положение дел в «Нью-Йорк вингз».
Один американский корреспондент перед вылетом команды в Москву взял интервью у Шаламова и Коняева. Не будем называть его имя, хотя оно нам известно, а пленка с интервью имеется в редакции. В этом интервью хоккеисты рассказывают, что Бородин методично создавал невыносимую для других игроков атмосферу в команде. Он мог без разрешения тренера покинуть тренировку, бросить клюшкой в чем-то не угодившего ему игрока или же запросто ударить. Все попытки призвать его к порядку оканчивались ничем— Бородин отвечал, что его, дескать, везде примут с распростертыми объятиями, а на «Нью-Йорк вингз» ему «положить» (цитирую запись).
