Юность — это время, когда человек впервые ощущает
возможность самостоятельного выбора. К сожалению, эта самостоятельность очень
часто оказывается частью иллюзии, так как на самом деле выбор может быть между
директивами Родителя его отца и матери и провокациями их же Ребенка. Молодые
алкоголики и наркоманы совсем необязательно являются «борцами» против
родительского авторитета. Они, конечно, бунтуют против Родительских приказов,
но при этом часто следуют туда, куда их подталкивает «демон», злобный Ребенок
тех же самых родителей. «Я не хочу, чтобы мой сын был пьяницей», — говорит
мать, заказывая себе спиртное. Если он не пьет, то он хороший мальчик, ее сын.
Если же пьет, то он плохой мальчик, но все равно ее сын. «Не разрешай никому
вести себя с тобой вольно», — говорит отец дочери, оглядывая при этом с
ног до головы официантку. Что бы ни вышло в дальнейшем, она все равно папина
дочка. Может быть, в колледже она прослывет безнравственной, а затем
преобразится в верную жену или, наоборот, сохранит девственность до свадьбы, а
после станет изменять мужу. Но может быть, со временем юноша или девушка найдет
в себе силы освободиться от сценария и обрести в жизни собственный путь.
Образ мира
Ребенок воспринимает мир совсем иначе, чем его родители. Для
детей это сказочный мир, полный чудовищ и волшебников. Все родители помнят, как
их ребенок просыпался и кричал, что в его комнате ходит медведь. Приходят родители,
включают свет и ласково говорят: «Видишь, никого нет...» Или, наоборот,
родители сердятся, велят молчать и спать немедленно. Но ребенок все равно
«знает», что в комнате был медведь, независимо от того, мягко или сурово
обошлись с ними родители. Однако ребенок понимает (если мать или отец были
ласковы): когда появится медведь, придут родители и медведь убежит в берлогу.
При суровом подходе родителей ребенок скорее всего подумает: «Ты один на один с
медведем и положиться можешь только на себя». Но «медведь» при этом все равно
остается.
Когда ребенок взрослеет, его образ мира постепенно
углубляется и детализируется, но одновременно замаскировывается, уходя как бы
вглубь. Лишь иногда детские представления появляются в своем изначальном
искаженном виде, чаще всего в виде «обманов». Это происходит обычно в снах. И
тогда вдруг оказывается, что загадочное для психотерапевта поведение пациента
было по-своему разумным и последовательным.
...Ванда была озабочена финансовыми проблемами, поскольку ее
мужу чрезвычайно не повезло в целом ряде сделок. Но когда ставилась под
сомнение правильность его действий, она его страстно защищала. Она также была
крайне обеспокоена недостатком средств на их жизнь. Однако у нее не было особых
причин для большого беспокойства, так как ее хорошо обеспеченные родители
готовы были дать им деньги в долг. Ванда ходила в терапевтическую группу. Года
два психотерапевт не мог последовательно восстановить ход ее мыслей и найти
суть происходящего. Но однажды она рассказала свой сон. Будто она жила в
концентрационном лагере, которым управляли богачи, живущие на горе.
Чтобы не остаться голодной, надо было просить у них еду или
выманивать ее обманом.
Сон несколько прояснил ее образ жизни. Муж в своих сделках
участвовал в играх типа: «Обведи дурака вокруг пальца», ее игрой была «Сведи
концы с концами». Как только у мужа появлялись деньги, он старался истратить их
при первой же возможности, иначе игра могла прекратиться. Когда ему становилось
действительно туго, включалась Ванда и помогала «обводить вокруг пальца» ее
собственных родителей. К досаде супругов, контрагенты мужа и ее родители в
конечном счете всегда оказывались в выигрыше. Она страстно это отрицала, когда
спорила с членами группы, так как, признав проигрыш, ей следовало бы прекратить
игру (что, в конце концов, и было сделано). Фактически она и жила примерно так,
как ей привиделось во сне: родители и партнеры мужа были богатыми людьми,
которые «жили на холме» и распоряжались ее жизнью. Чтобы выжить, ей надо было
просить или обманывать.
«Концентрационный лагерь» — это и есть для Ванды образ мира,
или сценарная основа. В действительности она как бы жила в концлагере своих
снов. Во время консультации было достигнуто некоторое улучшение, но оно
означало, что Ванда приспособилась «жить лучше в концентрационном лагере».
Лечение не повлияло на ее сценарий, Ванда научилась чувствовать себя в нем
удобнее. Чтобы вылечиться, ей надо было выйти из «лагеря» в реальный мир, в
котором она чувствовала бы себя нормально, потому что уладила бы свои семейные дела.
Интересно отметить, что Ванда и ее муж выбирали друг друга по причине
взаимодополняемости их сценариев. Его сценарий предусматривал богачей «на горе»
как предмет мошеннических проделок и перепуганную жену. А по ее сценарию
требовался мошенник, который облегчил бы ее порабощенную жизнь.
Сценарная основа обычно бывает очень далекой от реальной
жизни пациента, поэтому очень трудно порой реконструировать сценарий путем
только наблюдения и интерпретации. В этих случаях иногда на помощь приходят сны
пациента. «Сценарный сон» легко узнать, поскольку, рассказанный пациентом, он
бывает нисколько не похож на его действительную жизнь, а в трансакционном
смысле он — ее воспроизведение.
...Одной женщине приснился сон: спасаясь от преследования,
она забралась в тоннель. Преследователи остановились у входа, ожидая, пока она
из него выберется. У другого конца тоннеля она увидела другую группу
преследователей. Ситуация складывалась так, что она не могла двигаться ни
вперед, ни назад. Оставалось лишь упираться руками в стенки тоннеля. Пока ей
это удавалось, она чувствовала себя в безопасности.
Психотерапевт перевел этот сон на язык сценария. Оказалось,
что большую часть жизни женщина провела в тоннеле-ловушке, постоянно находясь в
каком-то неудобном положении. Вся ее жизнь показывала, что она устала
«держаться за стенки». В задачу психотерапевта входила необходимость помочь
женщине освободиться от власти сценария, выйти из «тоннеля» в реальный мир,
который уже не выглядит для нее опасным. «Тоннель» — это ее сценарная основа.
Возможно, конечно, множество других интерпретаций этого сна. Это понятно даже
новичку, прошедшему вводный курс психологии. Но сценарная интерпретация
особенно важна потому, что она показывает психотерапевту и другим членам
группы, а также пациентке и ее мужу, что нужно предпринимать.
Сцена «тоннеля» оставалась, очевидно, у женщины неизменной с
раннего детства, поскольку пациентка неоднократно видела этот сон.
«Концентрационный лагерь» — это явно позднейшая адаптация детских кошмаров,
которые Ванда не могла уже вспомнить. Ясно, что это основано на ранних
переживаниях, смысл которых менялся при чтении книг. Юность,
следовательно, — период, когда кошмарные «тоннели» детства приобретают
более реалистическую и современную форму и ложатся в основу оперативного сценария,
определяющего жизненный план. Нежелание Ванды вникнуть в проделки мужа
показывает, как упорно человек цепляется за сценарные сцены, в то же время
жалуясь и всячески демонстрируя невыносимость такого существования.
