- Не привыкать.
- Расследуем-то дело мы, так уж получилось. Но теперь, оказывается, подключены работники ФСБ, МВД и даже спецназ.
- Облава?
- Она самая. Извини, что рано тебя потревожил.
- Ничего. А чем ты недоволен?
- Да по-тихому надо было делать. А теперь что? Спугнем!
…Спросите любого москвича, живущего в районе Университета имени Патриса Лумумбы, что за народ там учится, он или с отвращением сплюнет, или загнет такое, что ни одна газета не напечатает. Учатся в университете молодые люди из африканских и азиатских стран различного цвета кожи, но москвичи называют их всех скопом "черными". Если припомнить наше давнее-давнее время благородного порыва просветить все отсталые народы, но на свой, советский лад, то можно ясно увидеть, с каким восторгом и любовью встречали русские люди чернокожих, темноглазых, таких необыкновенных юношей и девушек. Сколько было цветов, улыбок, искреннего удивления и доброго отношения! Все были уверены в том, что эти юноши и девушки вырвались наконец-то из ада, где их били палками белые работорговцы, или же в лучшем случае прибыли из тропиков, где их насмерть закусывали мухи цеце. Да и что взять-то было с москвичей, если единственной книгой, дающей представление о жизни негров, был роман "Хижина дяди Тома"? И еще долгие годы москвичи с какой-то непонятной жалостью относились к студентам университета, хотя уже появились тревожные симптомы, которые со временем перешли в настоящую трагедию. За нейлоновые трусики, кофточки и колготки симпатичные негры трепали наших девушек как хотели, устраивали пьянки с дикими песнями и плясками, покуривали "травку" дело немыслимое в те времена и потихоньку приторговывали заграничным тряпьем. Их бы за шкирку: ведь учиться приехали! Ан не тут-то было. "Ну и что? сказали добрые дяди соответствующих ведомств. А в наших общагах лучше? Молодо-зелено. Перемелется". Но вот появился и первый труп: выбросилась из окна девушка. "По пьянке", решили одни. "Так ей, суке, и надо", сказали другие. Третьи задумались, но промолчали. Зато не промолчали местные парни. Они собрались возле стен Донского монастыря, посоветовались и вечерком устроили хороший погромчик в общаге университета. Районная больница быстренько наполнилась увечными, насмерть испуганными черными молодыми людьми. И на этом дело не закончилось. Две недели подряд парни метелили каждого встречного-поперечного черного. Девушек, надо особо отметить, пальцем не тронули. Прекрасно сработала и наша славная милиция. Понагнали их, ментов, в количестве, превышающем, пожалуй, охрану всенародно избранного, а негров метелят и метелят. "Вы что же, такие-разэдакие, мать вашу в гробину?! орали и топали ногами в кабинетах милицейские генералы и полковники. Где преступники?!" Ответственные за поимку, видавшие виды майоры и капитаны, отводили глаза в сторону, невнятно оправдываясь: "Их разве поймаешь? Известное дело, молодежь". Приказ немедленно задерживать любого правонарушителя был, его зачитывали на каждом разводе, но его как бы и не было вовсе, а существовало мнение, тайное и справедливое: "За что брать-то?"
И лишь когда запахло международным скандалом, менты, как говорится, в один секунд похватали вожаков из местных, постращали и отпустили с миром. Низкий поклон тебе, родная милиция! Если бы, разумеется, не всегда, но в особых случаях ты поступала подобным образом, наверняка не плевались бы жители района, а теперь и все москвичи при одном лишь упоминании об Университете дружбы народов…
Примерно так размышлял Александр Турецкий, проезжая по ночным улицам Москвы.
Недалеко от общежития, метрах в пятидесяти, его машину тормознули два спецназовца, и, пока проверяли документы, пока внимательно сличали внешность Турецкого с фотографией на документе, в общежитии, прежде темном и мрачном, на всех этажах стали вспыхивать окна. Операция началась.
Выйдя из машины, Турецкий наметанным глазом приметил фигуры людей, стоявших под деревьями по периметру общежития, спецмашины, несколько "Волг". Александр вошел в здание.
Двери большинства комнат были выбиты, а в самих комнатах уже велась работа. Действовали профессионально и аккуратно. Двое обыскивали одежду, тумбочки, постели, третий перекрывал выход. Обитатели жилищ понуро сидели посреди комнаты.
Выскочила в коридор полураздетая девица, то ли пьяная, то ли наколотая, пронзительно завизжала.
- Закрой пасть, шалава, спокойно посоветовал густой мужской голос.
- Да? спросила девка. Ты бы платье подал даме. И манто.
Но визжать перестала, покачивая бедрами, направилась в комнату, по пути кокетливо подмигнув одному из сотрудников. Лиц женского пола было немного, не больше десятка, контингент известный проститутки среднего пошиба, и с ними не церемонились. Быстренько заставили одеться, обуться, чуть ли не строем вывели на улицу в "рафик" и в ближайшее отделение.
Перебросившись несколькими фразами со знакомыми сотрудниками, Турецкий узнал, что операция удалась, судя даже по первым вещдокам: "гера", кокаин, экстези, "травка" все есть и в количестве, достаточном для возбуждения уголовных дел.
- Для возбуждения и порции за глаза хватит, усмехнулся Турецкий.
- Я имею в виду крупного дела. Чтобы послы не вякали, нашелся знакомый.
Парни из ФСБ, безошибочно определяя жертвы, уединялись с ними и в лоб задавали такие вопросики, сдобренные четкими фотографиями, что студентики, и так-то порядком обалдевшие, обалдевали совершенно.
- Раскалываются? спросил Турецкий у одного из парней.
- А куда им деваться? откликнулся сотрудник и подмигнул негру: Правда ведь, господин Тиббс?
- Правда, правда, торопливо ответил студент.
- Господин Тиббс хорошо знает, что чистосердечное признание… ну и так далее. О'кей?
- О'кей! О'кей!
Но далеко не все были такими, как господин Тиббс. Некоторые требовали представителей своих посольств, возмущались, быть может, и справедливо, другие же начисто забыли русский язык, а третьи вообще молчали. Одного такого молчуна Турецкий и встретил у Славы Грязнова в комнате на третьем этаже.
С первого взгляда на чернокожего студента Турецкий определил, что крепкий орешек достался Грязнову. Широкоплечий, с могучей шеей борца, большими ладонями, сжатыми в кулаки, бесстрастно равнодушными глазами, парень вызывал особого рода уважение, хорошо знакомое работникам спецслужб.
- Тот самый. Ходок по нашим девкам, сказал Грязнов. Молчит, как Зоя Космодемьянская! Себя не узнает, кивнул на фотографии, лежавшие на столе, "друзей" тоже. Доллары свои, кровно заработанные, в форточку выбросил, Слава тряхнул пачкой "зеленых". Долго молчать будешь, чурка с глазами?!
- Ты бы полегче, Слава, улыбнулся Турецкий. Все-таки гражданин дружественного нам государства. Студент.
- Не знаю. Ты вот знаешь, а я не знаю. Передо мной торговец наркотиками, нашими бабами и личность, носящая оружие без разрешения! указал Слава на целлофановый пакет.
