А тут настали такие прискорбные времена, что железную выдержку Владиславы Яновны постоянно испытывают на прочность. Она уж не знает, сможет дальше держать себя в руках или нет. Проклятый Великанов! «О мертвых — либо ничего, либо хорошо», — мудрость древних римлян, к которым Владислава Яновна питала уважение, усугубленное католицизмом ее предков, в данном случае не работала. Владислава Яновна не могла не думать о Великанове, и думать хорошо о нем тоже не могла, потому что злилась. Злилась на этого человека, который, занимая такую ответственную должность, дал себя убить. Влада после него приняла под свое крыло всю громадину хирургического отделения «Идеала» и лишь тогда поняла, что это такое… Нет, речь не идет о трудностях собственно руководства отделением: сотрудники отлично ее знали и без проблем приняли как нового начальника. Но по долгу службы зав отделением обязан ведать еще и материальной частью, а для этого не миновать постоянных контактов с теми, кто на самом деле возглавляет ООО «Клиника „Идеал“. А в том, прямо сказать, мало приятного. Вот поэтому, пусть простит ее покойный, Владислава Яновна его и ругнула: проклятый Великанов, так ее подставить, бросить без помощи. Да как он мог? И если так пойдет дело, ругнет еще не раз.
Этот Игорь Кириллович Бойков, работающий в тесной связке с ее бывшим мучителем Николаевским, ей отвратителен. Не внешне — нет, внешне мужчина как мужчина, правда, рыхловат и полноват, сразу видно, ведет малоподвижный образ жизни, главная радость — пожрать, что-то в нем есть от кастрированного кота, но это оставим в стороне, это, скорее всего, следствие ее женской злости… Когда Бойков пригласил ее в свой кабинет, лишенный таблички, на верхнем этаже клиники, он поначалу не вызвал ни симпатии, ни антипатии. Кабинет, разве что, поражал: слишком уж неслужебный, богатый, картины кисти настоящих художников (Владислава Яновна разбиралась не только в пластической хирургии, но и во всем, имеющем отношение к красоте), стулья с гнутыми в стиле «модерн» спинками, кресла и диваны с бархатной обивкой, каскадная, точно из театра украденная, люстра… Но это бы еще ничего. Бойков стал отвратителен Владиславе Яновне, когда принялся расписывать, что она должна говорить следователям и чего ни в коем случае говорить не должна. Владислава Яновна была наделена умом и знанием жизни в достаточной степени, чтобы сложить эти рекомендации и умолчания в стройную систему. Когда головоломка сошлась, волосы встали дыбом на голове заведующей отделением, приподняв накрахмаленную шапочку в стиле древней египтянки Нефертити, которой никогда не приходилось терпеть подобных административных унижений. Владислава Яновна была вышколена настолько, что сумела промолчать. Не покраснеть, не побледнеть, не выругаться. Хранить послушное молчание. И в самом деле, что ей еще оставалось?
В несколько взвинченных чувствах вернулась Линицкая из административного блока на свой этаж. После безвременной кончины Анатолия Валентиновича клиника изменилась — или так всего лишь мнилось? Здесь было по-прежнему людно, по-прежнему медперсонал принимал пациентов, по-прежнему оживленная деятельность по удовлетворению эстетических запросов населения двигалась полным ходом. Но во всем этом ныне брезжила, как показалось Владиславе Яновне, какая-то неуверенность. Никто понятия не имел, за что убили Великанова (хотя предположения на этот счет множились в ординаторских и курилках, точно тараканы на грязной кухне), и никто не был уверен, что следом за Великановым молния не ударит в кого-то еще. Каждый, наверное, сознавал за собой нечто, вследствие чего этот удар молнии превращался в справедливое возмездие. Невозможно прожить жизнь без ошибок, а в пластической хирургии цена ошибки слишком велика… И для врача, и для пациента.
Заведующая хирургическим отделением уверенным шагом, впечатывая в линолеум высокие каблуки туфель, надетых специально для общения с администрацией, двинулась первым делом к себе в кабинет — переобуться. Вспомнила, что оставила свои привычные рабочие сандалии в ординаторской (кабинет заведующего еще не стал для нее полностью своим), круто развернулась и двинулась в обратном направлении… И тут, возле двери ординаторской, почувствовала, что ее умение держать себя в руках дало, впервые за долгие годы, первый сбой. Горячая волна эмоций накрыла Владиславу Яновну с головы до пят, она побледнела, потом покраснела — вегетативная нервная система словно мстила за все то время, когда ее держали в узде. А все потому, что из-за двери ординаторской доносилось:
— Пластическая хирургия и криминал — тема, понимаете, серьезная…
Голос принадлежал следователю — одному из тех, которые шныряли по отделению, твердо намереваясь докопаться до того, о чем сама Владислава Яновна представления не имела. Не тому молоденькому, беленькому, застенчивому, на которого произвели такое впечатление серьги Владиславы Яновны, что он постоянно останавливал на них взгляд, нет-нет, совсем не ему, который так внимательно расспрашивал ее о недовольных результатами операции пациентах и которого она нагрузила историей с экспертизой Зинченко… как же его зовут, Вася, что ли? Следователь, который сейчас допрашивал сотрудников в ординаторской, — совсем другой, старше и солидней, с такой длинной смуглой физиономией. Проницательный.
— Нет, это невозможно, о чем вы говорите, — вяло возражал другой знакомый голос. Леша. Леша Чукин, рядовой «идеаловский» врач, труженик, кандидат наук, медицинский эрудит.
— А о чем это вы здесь говорите? — подхватила, входя, Владислава Яновна, стараясь выглядеть веселой. Это ей удалось — даже с избытком: тон ее оказался даже чуть-чуть игрив. Это пропустил мимо ушей следователь, зато Леша, которому подобные внеслужебные интонации этой железной леди были в новинку, воззрился на заведующую с определенным недоумением.
— А-а, Владислава Яновна! — приветствовал ее следователь, насколько она помнила, по фамилии Глебов. — Мы тут как раз обсуждали, не мог ли убить Великанова преступник, криминальный авторитет, которому он изменил внешность…
Владислава Яновна перевела дыхание, и ее красивая грудь под белым халатом начала вздыматься ровней.
— Невероятное предположение, — с ходу отрезала Линицкая. — Скорее из детективного сценария, чем из нашей жизни.
В следующую минуту она спохватилась, что чем более рьяно примется Глебов разрабатывать эту версию, которая в самом деле выглядит крайне надуманной, тем вернее отвлечет это его от вопросов, которых Бойков велел избегать. А от Бойкова, каков бы он ни был, зависело благоденствие «Идеала» — и благоденствие Владиславы Яновны в том числе… Надо было сперва подумать, а потом говорить. Линицкая поняла, что хладнокровие снова ей изменило!
— Хотя, впрочем, — как бы поразмыслив, заговорила она, с целью опровергнуть предыдущую реплику, — детективные сценарии тоже берутся из жизни. Мы не выпытываем подробности биографий наших пациентов, нам достаточно того, что пациент сообщает о себе. Великанов мог оперировать преступника, даже не зная, что он преступник… — Все-таки, по мнению Владиславы Яновны, сознательное пособничество представителям криминального мира ложилось черным пятном на репутацию «Идеала», которая ей небезразлична. — А зачем, как вы думаете, такому преступнику понадобилось убивать доктора, который его оперировал?
