Но о праздновании дня рождения Чарли узнал лишь сегодня. Сама мысль о том, что есть особый день, когда те, кто тебя любят, начинают любить тебя еще сильнее, покорила ворона сразу и навсегда. И главное…
И главное, виновнику торжества подарили подарок – изящный серебряный браслет с финтифлюшками, такой блестящий, такой…
Мы уже упоминали, что блестящие предметы были одной из главных слабостей Чарли?
Так что, как легко видеть, у Чарли были основания отвлечься и пропустить начало ночных событий – он ДУМАЛ. В маленьком птичьем мозгу, не уступающем, впрочем, человеческому по способности строить свои, птичьи, планы, роились образы и постепенно складывалось… Нет, не сложилось. Во дворе зажегся масляный светильник, и, хотя нес его всего лишь мальчишка, вероятно, из числа прислуги, ворону пришлось сосредоточиться на нем. Дело прежде всего, мечты и фантазии подождут.
Потом появились собаки, потом покатился по лестнице, грохоча и вопя что-то нецензурное, стражник, с хрустом врезался в перила и затих. И только тут пернатый разведчик заподозрил, что у него под самым носом происходит что-то, мягко говоря, необычное.
Выбегают из двери люди – и собаки бросаются на них, на собственных хозяев… Впрочем, нет. Собаки принадлежат барону и к слугам относятся так же, как и барон. Хочешь – бросайся. Но все равно – странно.
Носятся по двору обезумевшие лошади. Звенит железо…
И на фоне всего этого один-единственный мальчишка целеустремленно тащит на сторожевую площадку тяжеленный мешок с мукой. Тут, как говорится, и тупой догадается.
Если бы у Чарли Блэка была привычка разговаривать с самим собой, он немедленно дал бы себе слово не спускать со странного мальчишки глаз. И немедленно бы это слово нарушил – взрывом его буквально сдуло с флагштока и швырнуло в ночь потерявшим контроль комком перьев и хриплого жалобного карканья. Так что секунд на десять ворон выпал из происходящего – он махал крыльями и ошалело тряс головой, пытаясь по косвенным признакам определить, с какой стороны находится верх, а с какой – низ. Зато потом странный мальчишка обзавелся то ли верной тенью, то ли черным, как сама ночь, ангелом-хранителем…
* * *
Далеко – по человеческим меркам – в забытом богом трактире у дороги, отец Уолтер просыпается и принимается яростно тереть глаза. За окном тьма, хоть и не кромешная, луна скрыта за облаками, но все же заставляет небо чуть светиться. Чуть. Пение ночной птицы за распахнутым окном – монах тщательно следит за своей физической формой и в любое время года старается избегать спертого воздуха. Треск сверчка где-то под потолком. И остатки сна – картинки, по-детски яркой и какой-то… живой, что ли?
Во сне был врыв, разносящий в клочья замковые ворота и несколько раз меняющий небо и землю местами. Дикое месиво из людей, собак и лошадей, бестолково суетящихся во дворе пылающего замка. И счастливое детское лицо с безмятежной улыбкой ангела, в центре композиции.
Ах, где вы, кисти и холст, какая бы вышла картина!
* * *
Утро застает Ральфа Нормана в приподнятом настроении. Стоит хорошая погода – тепло, но не жарко, легкий ветерок обдувает голову, негромко хлопает натянутый над столиком тент. Подготовка к штурму ведется средними темпами, без ажиотажа и без проволочек, спокойно, уверенно. Сейчас прибудет груз пороха, ворота будут выбиты с нескольких выстрелов – и замок падет. Вот, кстати, и порох везут…
Некоторое время рыцарь наблюдает за суетой в отдалении, там, где его люди встречают вновь прибывших – пятерку конных. Даже отсюда видно, что лошади загнаны, и Ральф Норман недовольно хмурится. Затем, по мере того, как суета вокруг всадников переходит в ажиотаж, у него возникают нехорошие предчувствия.
Озвучить эти предчувствия он, однако, не успевает – сидящее по соседству, под тем же тентом, но – вот ведь пижон! – за собственным столиком расфуфыренное чучело подает голос.
– Что-то случилось, милорд Ральф? – голос звучит, подобно патоке, издевательская нотка в нем совмещается с участием так, что и не придерешься, и в то же время ясно – потешается, гад.
Ральф Норман встает и поспешно направляется в центр событий.
* * *
На наблюдательной площадке так и оставшегося непокоренным замка сэра Джона ворон внимательно смотрит на маленькую девочку, а девочка – на ворона. Затем, оглядевшись, нет ли посторонних глаз, она достает из-за пазухи кусочек хлеба.
– Я назову тебя Эйнджел, – говорит она шепотом. – В честь…
– Кар! – возражает ворон, и на мгновенье их глаза встречаются. Девочка замирает:
– Чарли? Тебя зовут Чарли? Ой, а я – Мэри!
* * *
– Поход, – вздыхает барон Джон, удобно располагаясь на подушках. – Все свелось к походу. Только ходим мы по собственной земле и ни с кем не воюем.
– Надо было попросить королеву строить свое гнездо поближе к вашему замку, – усмехается Генора-Зита.
– Вот кстати, – кивает Джон Рэд. – Было бы мило с ее стороны.
– Англия – волшебная страна, – подает голос молчаливый обычно Виза-Ток. Все смотрят на него, ожидая продолжения.
– Ты имеешь в виду, что по такой стране, в такое время года, не грех и попутешествовать? – уточняет барон, когда становится ясно, что продолжения не будет.
– Нет. То есть, да, конечно, но я имел в виду не это.
Виза-Ток, под неодобрительным взглядом ошивающегося рядом францисканца, которого не пустили под навес на подушки, но никто и не гонит, завершает свои манипуляции с очередным голубем и подбрасывает птицу в воздух. Счастливая тем, что избавилась от непонятного мучителя, та летит прочь со всей возможной скоростью.
Что, в общем-то, от нее на данном этапе и требуется.
– Здесь есть магия, много магии, и она на все влияет. И королева тоже движется не абы как. Еще немного, и я пойму, куда ее влечет. И мы ее найдем.
Виза-Току приходится хуже всех. Все, как гоблины, так и люди, просто движутся по дорогам: не слишком быстро, наслаждаясь природой и теплыми весенними деньками, словом, все и это вправду более походит на увеселительную поездку, нежели на поход во спасение мира.
Даже Генора-Зита, чей магический дар позволяет ей работать с живыми существами, зачаровывает в день не более пяти птиц – после этого у нее кончается то ли энергия, то ли способность эту энергию использовать для работы с пернатыми разведчиками. Но это не утомительно, скорее, вносит в жизнь приятное разнообразие.
А вот Виза-Ток силу может черпать почти с той же скоростью, что и тратить. На практике это означает, что многие дюжины птиц разлетаются от него с заданием следить и высматривать, а сам гоблин ходит, слегка покачиваясь от усталости, и разговаривать тоже старается пореже.
И вот – на тебе, разговорился.
– Значит, в Англии много магии… – задумчиво тянет Джон Рэд. – Вот уж действительно, новость не из приятных. Ничего против вас, гоблинов, не имею, ребята вы, право, неплохие, но если до этой магии дорвутся люди…
